И вспомнил физиономию Девяткина, наглую и самоуверенную. В эту минуту показалось, что именно проклятый Девяткин – виновник всех его неприятностей, больших и малых. Солод сжал стакан, но тут же ослабил хватку, подумав, что стекло может лопнуть, а он порежет битым стеклом ладонь и пальцы. Надо подумать, что сделать с этим козлом. Какую ему устроить жизнь и какую смерть. Конечно, хочется все сделать побыстрее, но торопиться в таких случаях не следует. Пусть Девяткина для начала с позором вытурят с ментовской службы, скажем, за получение взятки.

Это будет нетрудно подстроить. Взятка – это хорошо… Но надо чего-то довесить. Скажем: чрезмерное применение силы на допросах, а в результате – смерть подследственного. Хорошо бы беременной женщины, а еще лучше подростка. Это тоже можно будет устроить. Найдутся менты, которые за деньги выполнят грязную работу, а потом дадут показания против Девяткина. А там суд, тюрьма… Издевательства и побои сокамерников и надзирателей… Тяжелые травмы, отбитые почки, гниющие язвы на теле… Медленная мучительная агония в тюремном лазарете… Неплохо.

И хорошо бы еще навести справки, есть ли у Девяткина близкие родственники. С ними ведь может произойти несчастный случай, их могут ограбить и порезать уголовники. А потом – больница, пьяный неквалифицированный хирург, похожий на мясника… Девяткин узнает о трагических событиях, когда сам одной ногой уже будет в могиле. И не сможет спасти близких людей, даже не увидит их перед смертью. Это будет больно…

Телефонный звонок заставил Солода вздрогнуть. Он снял трубку и услышал низкий шепелявый голос человека, который представился Сашей Кротовым.

– Да, помню, помню, – ответил Солод. – А как же… Конечно.

Он действительно вспомнил приятеля, некоего Кротова, с которым не виделся… уже и не вспомнить, сколько лет. Когда-то давно, на заре туманной юности, работали вместе – за разумную плату предоставляли коммерсантам защиту от бандитов. Собственно, никто на коммерсантов не нападал. Сам Солод договаривался с уголовниками, чтобы те пугали богатых мальчиков, а он их якобы защищал и стриг купоны. Позднее он нашел себе более прибыльное занятие, а Кротов угодил за решетку.

Да, в свое время у Солода было много друзей. Теперь они уступили место нужным людям и партнерам по бизнесу. Но иногда старые приятели, многих из которых Солод считал умершими, вдруг появлялись из ниоткуда. Через общих знакомых доставали его телефон. Звонили, не понимая, что между ними и Солодом теперь лежит пропасть, которую нельзя перепрыгнуть или обойти стороной. Их бывший друг стал большим человеком, у него высокое общественное положение, связи, деньги. А старые дружки остаются на обочине жизни. Перебиваются мелкими заработками, дальше завтрашнего дня не заглядывают, водят дружбу с сомнительными личностями.

– Ну, как жив, старина? – голос Кротова звучал с нарочитой бодростью. – У меня через две недели день рождения. Юбилей. Сорок пять годиков стукнет. Хотелось бы увидеть тебя на торжестве. Будет Сашка Шилов. Помнишь? Он недавно женился в седьмой раз. Да… Купил новой жене шубу и машину. Я ему говорю: ты совсем воровать разучился, если покупаешь такие вещи. Раньше ты просто брал все то, что нравилось. Ты меня слушаешь?

– Внимательно слушаю.

– И еще новость: Кныш отравился поддельной водкой, – Кротов вздохнул. – Умер на прошлой неделе. Он, мертвый, сидел за столом и держал в руках гитару. Это надо было видеть. Продавца водки нашли наши ребята. Магазин сожгли, а его самого… Ну, это не для телефона. Правда, Кнышу от этого не легче.

Солод вспомнил Кныша сразу. Высокий нескладный малый с узким девичьим личиком и длинным широким носом. Он знал бессчетное множество похабных анекдотов и любил их рассказывать к месту и не к месту, особенно при девушках. В свое время именно Кныш помогал Солоду за гроши скупать дома жителей здешнего поселка, чтобы расширить границы усадьбы. Это он запугивал старух и стариков, отстегивал взятки милиции. Это он облил бензином дом профессора, некогда стоявший на месте вот этого самого флигеля. Помнится, Кныш смеялся, когда своими глазами увидел, как двое пожилых людей сгорели в этом доме заживо. Солод тоже смеялся, до слез. Но теперь об этом вспоминать не хотелось.

– Мы тут решили собрать немного денег, – сказал Кротов. – Ну, для вдовы. Чтобы ей полегче было. Хотя бы первое время. И чтобы надгробье поставить на могилу. Да… Из белого мрамора.

Эта болтовня уже надоела. Одна только мысль о том, что Солод когда-то был близок с компанией воров и бандитов, а всякую мразь, вроде Кныша и Кротова, называл друзьями, – вызывала изжогу.

– На день рождения к тебе не смогу прийти, – ответил Солод. – А по поводу того, чтобы скинуться… Я очень сомневаюсь, что Кнышу понравился бы памятник из мрамора, тем более белого. Он ведь не девица на выданье. Ему надо поставить дешевый железный крест – и то слишком шикарно. А вдов у него, насколько я понимаю, осталось слишком много. Если построить их в ряд, очередь получится на целый квартал. Не разберешь, какой вдове помогать, а какую послать подальше. Все. Будь здоров.

– Погоди, Леонид…

Но Солод уже опустил трубку и, выключив настольную лампу, стал наблюдать, как дождь хлещет по витражным окнам. Огромный кабинет наполнился звуками, которые минуту назад не были слышны. Тихие шорохи, похожие на шелест мокрых листьев, раскаты грома. И еще странные звуки, напоминающие скрип рассохшихся половиц. Они слышны где-то рядом, за спиной, кажутся такими явственными, что хочется обернуться… Но сзади никого нет.

Свет фонарей, стоявших в начале липовой аллеи, ложился на стекла. Витражи оставляли свое отражение на противоположной стене. В дрожащем свете, в потоках дождя цветные картины оживали, приходили в движение. Кажется, что орел, сделанный из кусочков цветного стекла, раскрывший в полете крылья, теперь взмахивает ими, готовится спикировать вниз и схватить изогнутым клювом добычу. Фигура священника в темной рясе, сложенной из коричневого и черного стекла, двигалась, словно служитель культа, читая Библию, переминался с ноги на ногу. Наверняка он думает не о боге, думает о греховных материях. Солод плеснул в стакан еще немного виски и воды.

Раздался звонок, он снял трубку телефона внутренней связи.

– Добрый вечер! Я хотел доложить, что вечерний обход территории завершен. Ничего подозрительного не обнаружено.

Говорил некий Борисов из службы безопасности. Он заменял Гурского, пока тот находился в отъезде. Голос был заспанным; казалось, что Борисов весь вечер валялся на разложенном диване в помещении охраны, а проснувшись, доложил шефу, что, не смыкая глаз, оберегал его покой.

– Хотел узнать, не будет ли каких-то распоряжений?

– Вы ведь недавно тут работаете? – спросил Солод. – Гурский почему-то не объяснил вам простые вещи. Значит, я объясню. Мне не трудно. Но второй раз повторять не стану, потому что после второго замечания я сотрудников увольняю. Итак, усвойте для начала вот что. Если вы со своими помощниками обошли территорию усадьбы и не обнаружили ничего подозрительного, не надо об этом докладывать. Просто делайте свою работу, не отчитывайтесь передо мной в каждом шаге. И старайтесь быть незаметным. Не лезьте ко мне на глаза. Это вам понятно?