Я знаю, что ты была. И знаю, что тебя не было. А я всю жизнь умел только быть и не умел отсутствовать. Всю жизнь полностью находился там, где был. Я много потерял?

Всё, наверное.

Ну, не так же с плеча, Гришина! Я еще не привык к своему новому положению.

Вас отвезти?

Подожди. Ведь теперь только ты можешь со мной говорить.

Наши разговоры мне никогда не нравились.

А я получал от них удовольствие. Ты хорошо сопротивлялась.

Я защищалась. А вы что делали?

Вот именно. Что делал я. Я брал. Но у меня не становилось больше. Я чувствовал голод, постоянный, нарастающий голод, будто в концлагере. А они шли добровольно. Я не мешал им говорить «нет».

Мешали.

Гришина, ты прямолинейна, как телеграфный столб. Я не мешал. Я хотел понять смысл слова «нет». Это слишком ответственное слово, чтобы быть слабым.

Я стою здесь слишком долго. Можно я уйду?

Подожди. Ты не задала своего вопроса. Я знаю, у тебя есть вопрос.

У вас там звонок… Почему вы не позвонили? Они же не сразу спеленали вас по рукам и ногам?

По рукам, только по рукам. Ты полагаешь, Гришина, если бы я не хотел, это бы произошло?

А, ну, мне так и показалось. Нет, тысячи лет вам будет мало.

Я подумал — зачем мне тратить время на каждую в отдельности, если есть возможность получить всех сразу.

Ну, еще неизвестно, кто кого получил.

Справедливо, Гришина, полностью справедливо. Это и было для меня открытием. Я понял, что никогда не был завоевателем. Я был исполнителем и рабом. Самая последняя из вас — Царствующая Мать. Я был всего лишь сперматозоидом, помещенным в подходящую для вас форму. Я, как мог, усложнял себе задачу, я вас ненавидел и презирал, я над вами издевался и мучил — должен же я был чем-то дышать. И все равно оставался не более чем инструментом. Видишь ли, Гришина, вчера для меня прогремел великий день — я возмутился. Я восстал. Ты видишь, что я восстал?

Восстание потерпело поражение?

Отнюдь. Зачем? Я победил. Теперь никто из вас не сможет меня использовать. Я выбросил балласт за борт.

А на борту что-нибудь осталось?

Теперь остался я сам.

Это как? — остановилась Лушка. Это уже не треп. Он говорит то, что есть? Он решил обрубить целую жизнь, чтобы извлечь из-под обломков самого себя?

Будь добра, Гришина, отвези меня куда-нибудь, попросил он спокойно.

— В кабинет? — неуверенно спросила Лушка.

Зачем мне тот кабинет? Мне достаточно этого кресла.

Вас захотят вылечить, подумала Лушка.

Дураков нет, ответил псих-президент. Потеряв, я приобрету больше.

Вы меня почти восхищаете, сказала Лушка и взглянула на всё еще терпящих рядом женщин.

— Он больше не хочет, — сказала она им.

Женские пальцы стали нехотя отцепляться от никелированной штанги. Женщины отступили и образовали кольцо.

Вы знаете, что они мне не простят? — спросила Лушка. Я вас у них отобрала.

Конечно, знаю, ответил президент.

Лушка обошла коляску, развернула огромные податливые колеса и, без труда упираясь в поручень, покатила шефа в дальний конец, чувствуя, как немеет спина от оставленных позади взглядов.

— Заберите его, пожалуйста, — сказала Лушка через решетку дежурной сестре.

Сестра кивнула не слишком уверенно, как будто ее больше устраивало, когда шеф находился по другую от нее сторону. Да и вообще сестра подала вчера заявление об уходе и тут уже как бы не работала, и непредвиденные нагрузки были ей больше ни к чему, да и всё прочее не имело смысла, потому что женить шефа на себе расхотелось, плевать и на его трехкомнатную, она и в коммуналке перебьется, да и вообще она прицелилась не туда, теперь пошли живые миллионеры, она переквалифицируется в массажистки, подружки сообразили прежде и кое-что от перестройки имеют, хотя, по совести сказать, она и с подружками чувствует себя как в психотделении, да и вообще бы завести персональную решетку, чтобы — раз! — и шиза по одну сторону, а ты по другую, и что с этой коляской делать, у него будто бы ноги, да не с ногами у него, а со всем вместе, и не вчера-сегодня, а давным-давно, ему это по профессии положено, психи заразнее СПИДа, и правильно она заявление сообразила, пусть тут другие гуманитарную помощь оказывают, да на всех и не напасешься, и еще неизвестно…

Лушка забарабанила кулаком по решетке.

— Эй! Чего топчешься? Ему нужен врач!

Сестра, не отвечая, взялась за телефонную трубку, набрала номер и молча слушала торопливые сигналы, позвонила еще и, спокойно положив трубку на место, занялась своим делом.

— Эй! Оглохла? Я говорю — врач!

Сестра не реагировала. Мало ли что говорят эти шизофреники.

Лушка посмотрела на псих-президента. Его взгляд забавлялся. Псих-президент ждал, что предпримет Лушка.

Лушка решительно взялась за коляску и повезла своего лечащего врача в его кабинет, а в кабинете от одной двери к другой, и через эту другую выкатила коляску во владения дежурной сестры, у сестры округлились глаза и рука панически схватилась за телефон, в телефоне сразу кто-то нашелся, сестра испуганно заклинала: «Скорее, скорее!» А потом обратилась к Лушке:

— Спасибо, Гришина, спасибо, сейчас за ним придут, всё будет в порядке, а вы идите обратно, пожалуйста, идите обратно, только не в кабинет, туда нельзя, я сейчас вам открою, сейчас, сейчас…

Лушка тяжело посмотрела на нее, а сестра всё не могла отыскать ключ, который держала в руке.

Прибежал, запыхавшись, Сергей Константинович, кинулся к шефу:

— Олег Олегович! Что с вами, Олег Олегович?..

Петухов схватил шефскую руку, понял ее бесполезность, заглянул в глаза, оттянул веки, выхватил из кармана деревянный молоточек, бесполезно обстучал коленки, поводил молотком из стороны в сторону перед глазами, схватился за телефон.

Лушка стояла позади коляски, держась за поручни. За решеткой столпилось почти всё отделение. Кто-то плакал. Дежурная сестра, чтобы не смотреть на своего шефа, занялась журналом. Петухов, отыскивая нужных, звонил не переставая.

Лушка ощутила исходящий от псих-президента покой. Похоже, он ушел в долгожданный отпуск.

* * *

Я очень его не любила. Наверно, я его ненавидела. Он пытался и на мне играть, как на гармошке. Получалось не всегда, но получалось. Он делал то, что можно ненавидеть, а я делала ненависть. Неразрывная связка. Удар по клавише — звук. Так что, если не хочешь быть следствием, перейди на другой отсчет.

Вошли четверо, все в белых халатах. Двое остановились у дверей, ожидая. Двое подошли к коляске, молча отстранили Лушку. Долго совещались над президентской головой и наконец махнули двоим ожидающим. Зам подкатил к ним коляску. Ждавшие распахнули дверь, подхватили коляску с боков, шагнули на лестницу и вместе с псих-президентом стали погружаться куда-то вниз.