не услышала его приближающихся шагов, поэтому когда увидела его прямо перед собой, чуть не подпрыгнула от неожиданности.

– Ты что, умеешь готовить? – прищурился парень.

Младший брат был таким немногословным, что каждый раз, когда мне приходилось слышать его голос, я поражалась его низкому баритону.

– Угу, – спустя несколько секунд наконец отозвалась я, продолжив намазывать корж начинкой, чтобы не смотреть на него – и зачем только пришел? Ещё ничего не готово…

Пройдя мимо меня, он подошел к дальнему навесному шкафчику и достал из него бутилированную воду. Значит, пришел за водой. Или до них донеслись ароматы, они сыграли в камень-ножницы-бумагу, и Гранду выпало подняться наверх, чтобы проверить, что такое странное творится на их до сих пор бывшей стерильной кухне.

– Тебе вообще восемнадцать хоть есть? – он продолжал стоять за моей спиной, на другом конце кухни. – У тебя ведь сейчас не переходный возраст?

– Нет, у меня не переходный возраст, – коротко выдала я, неожиданно почувствовав прилив краски к лицу. Тон, которым он говорил, и вопросы, которые задавал, звучали притязательно. Видимо, я ему не очень-то нравлюсь. Наверняка потому, что вчера я пыталась пресечь попытки его брата “подкатить” к моей внучке. Ну ничего, переживёт, когда пережуёт мой рулет.

Он подошел ближе и, остановившись справа от меня, взял в руки этикетку от сыра, который я заранее натерла для запекаемого сейчас картофеля.

– У нас не было таких продуктов, – заметил он, сдвинув брови.

– Мы с Рокки по пути из города заехали в магазин.

– Вот как… Мы с Ронаном предпочитаем закупать продукты на месяц вперед, чтобы не тратить время на лишние поездки в город. Если что, можешь брать продукты из кладовой, там их полно.

– Да, я уже видела, взяла сахар.

Видимо, не найдя, что еще мне сказать, Гранд переместил бутылку с водой из руки в руку и наконец начал покидать пределы кухни.

– У вас в кладовой тотальный беспорядок, я могу разобрать его, – внезапно я всё же решила предложить – вдруг получится совместить приятное с полезным?

– Тебе что, делать больше нечего?

Наверное, нельзя было придумать вопрос, способный задеть меня более сильно. Я даже не заметила, что внешне моя боль проявилась очень даже отчетливо: до боли закушенная губа, резко опустившиеся плечи и глаза, дернувшиеся брови. И вправду… На что я трачу свою жизнь? Уже вторую. На всякую ерунду… На то, чтобы кого-то покормить… Что за чушь… Ложка внезапно не легла, а шлепнулась поверх уже наполовину намазанного коржа. Наверняка Гранд заметил, что у него наконец получилось всерьёз задеть меня, потому что следующие его слова прозвучали совсем другим, как будто завуалированно-сожалеющим тоном:

– Если тебе это интересно, тогда можешь всё в той кладовой и на кухне переставить. Мне с Ронаном нужно знать только где стоят наши бокалы – больше ничего. А кладовку мы забить-забили, но расставлять там всё по полкам мы точно не планируем. Откровенно говоря, нам бы очень помогло, если бы кто-то сделал это за нас.

Я сразу же воспрянула духом: я могу помочь кому-то! Ура!!! И сразу же одернула себя: сколько можно танцевать на граблях?! Сколько можно безвозмездно помогать тем, кому безразлична, а может быть даже не нужна моя помощь?..

В итоге я решила, что займусь кладовой. Но не сегодня. Вот такая я дерзкая. Рокки бы протяжно посмеялась с такой степени человеческой дерзости.

Рулет и тушеный лосось были готовы, оставалось только двадцать минут подождать до готовности картофеля, так что я решила подняться к себе в комнату и переодеться во что-нибудь более свободное – хлопковый спортивный костюм отлично подойдёт.

Я уже надела футболку и взялась за кофту, когда мой взгляд зацепился за связанную стопку писем. Непроизвольно бросив взгляд в сторону двери, как будто за ней могла стоять Рокки, я присела на кровать и достала письма из открытого, но не разложенного чемодана – вдруг уже завтра нужно будет уезжать?

Я решила начать вскрывать письма по порядку – снизу вверх. Первое письмо датировано пятнадцатилетней давностью – Рокки было десять, Шона не стало совсем недавно, она только переехала в Коннектикут, Геральт ещё был жив… “Бабушка, помнишь, как ты баюкала меня на своих руках, когда я была маленькой?”. Первая строчка и сразу же в сердце… Я закрыла глаза. И с закрытыми глазами сложила напополам детское письмо, написанное удивительно витиеватым почерком. Не открывая глаз, чтобы из них не покатились слёзы, я приложила к сердцу письмо, которое не смогла прочитать с первого раза. Как будто оно было способно унять боль… Открыв глаза лишь спустя полминуты, я заметила оставшееся в чемодане письмо, каким-то образом отделившееся от общей стопки. Взяв его, я сразу узнала знакомый почерк на конверте. Это письмо было от Геральта. И оно, как и письма Рокки, было адресовано мне. Однако, в отличие от запечатанных конвертов с письмами Рокки, этот конверт был вскрыт – кто-то не очень аккуратно разрезал его вдоль шва.

Сначала я не поняла, а потом…

Письмо оказалось предсмертным. И достаточно коротким. В нём Геральт признавался мне в том, что однажды изменил мне, и в том, что эта измена повлекла собой рождение у него внебрачного сына, от которого у него осталась внучка. Он с горечью извинялся. И в конце сообщил, что это письмо должен будет передать мне Джерри.

Отложив письмо в сторону, я дрожащими руками протерла своё наверняка побледневшее лицо. Джерри? Почему он доверил отдать столь важное письмо самому безответственному из всех наших детей? Почему я впервые вижу это письмо совершенно случайным образом? Прошло целое десятилетие с момента смерти Геральта… Мне никто ничего не передал. Джерри не исполнил последнюю волю отца – не передал мне его последнее обращение. Очевидно, что так оно и есть… Почему он так поступил? Почему это письмо оказалось в стопке писем, которую к ногам Рокки бросила Присцилла? В голове закружились беспокойные мысли… Джерри вскрыл письмо отца. Уже неважно из каких побуждений, но он сделал это. Он прочёл его. Пошел с ним к брату, а может даже и к сестре, и ко всем невесткам… Они посовещались и решили не отдавать мне его. Должно быть, они приняли столь жестокое решение с целью не подорвать моё здоровье, ведь в то время я так сильно страдала из-за потери Геральта… Но они не имели права так поступать! Геральт хотел сказать последнее слово, а я хотела бы его услышать! Как они могли так поступить?! Да они ведь всю мою старость исковеркали, обезобразили,