— Он назвался Сарпедоном. В честь греческого героя. У них у всех там имена мудреные, взяты из греческой мифологии… Ко мне приходил Сарпедон. Всего было три встречи. Все — в Петрополе. И однажды я слышал телефонный разговор Сарпедона о неком Зевсе. Возможно, он у них главный. Они что-то говорили о плане Зевса. Но подробностей в том разговоре не было. Лишь упоминание…

Я сел на корточки возле автомобиля. Хотел было добавить немного целебной энергии, но на этот раз Василий решительно отказался.

— Чего именно от вас хотели? — спросил я. — Как вы вообще оказались замешанным во всем этом?

Василий с усилием отхаркнул кровь.

— Им был нужен Корф. Они искали, как подобраться к нему через Матильду Карловну… Сначала я должен был в условленное время обеспечить им проход в усадьбу… Но когда госпожа получила исцеление от императора и убыла в Дакию… План изменился. Они не посвятили меня в свои намерения, просто дали другое поручение. Я не знал, что они так поступят с Ириной Алексеевной. Они просто угрозами выведали у меня семейные тайны… Но, клянусь, если бы я знал…

Внутри меня снова поднялась волна гнева, но усилием воли я ее подавил. Холодный разум — вот чего ожидал от оперативника Корф. Я должен был научиться держать себя в руках.

— На чем они вас поймали? — спросил я, глядя в тусклые глаза дворецкого. — Что пообещали в награду?

— Ничего. Не было назначено никакой награды, ваше сиятельство… Жизнь моей дочери — вот условие моей помощи. Они угрожали убить ее, если я не раскопаю ничего подходящего или если проболтаюсь… Она у меня единственная, Михаил Николаевич. Елизаветой звать. Одна тянет двоих малых детей, работает на двух хозяев в Петрополе. Лизонька — она же простая женщина, не виновата она во всех этих ваших дворцовых интригах. И я не мог допустить, чтобы она стала их жертвой…

Вот же черти! Теперь становилось понятно, почему Василий, этот человек-кремень, все же сдал семейные тайны Штоффов. Я согласился работать на Корфа ради семьи. Матильда была готова порвать кого угодно ради Ирины. Аня Грасс наивно мечтала утопить всю петропольскую знать в крови ради мести за любимого.

Так это и работает. Любовь — наша главная слабость. И Василий умудрился подсказать этим тварям самый циничный способ попытаться убрать тайного советника.

— Василий, мне все же придется вас подлатать. Хотите уйти из жизни — сделаете это позже. Но вы сейчас моя единственная ниточка, чтобы наказать этих подонков. Понимаете?

Рука дворецкого слабо дрогнула и потянулась ко мне.

— Возьми…те…

— Что?

— Возьмите меня за руку, ваше… сиятельство. Откройте мою память и считайте все нужные воспоминания. Нет нужды пересказывать, когда можно все передать.

Я взглянул на раненого дворецкого и снова прислушался к лекарским ощущениям. Сейчас у него были шансы дотянуть до больницы. Но если я примусь вскрывать ему череп, они сократятся до нуля. Работа с разумом простолюдинов имела свои последствия. Не для нас — для них.

Их тела не были приспособлены к постоянному течению сверхъестественной силы, и то, что было привычно для аристократов, для простых смертных обращалось тяжелейшей нагрузкой. Одно дело отвести глаза или резануть “Косой” — там все было просто. Но прямое ментальное воздействие на память выжмет соки даже из богатыря.

— Если я считаю вашу память, вы погибнете, — предупредил я. — Скорее всего, на месте. В муках и боли. Потому что это очень больно.

Василий улыбнулся.

— Разве я не заслужил пытки и смерти за то, что сделал? Пусть я лучше уйду на своих условиях. И пусть моя смерть поможет вам их наказать, — он уцепился окровавленным пальцем за мою ладонь. — Пообещайте, что вы их накажете, ваше… сиятельство…

— Чего бы это мне ни стоило, — ответил я.

Василий улыбнулся, но в следующий миг закашлялся. Я придержал его за плечи, стараясь, чтобы он лишний раз не двигался с места. Вдруг мне повезет и он окажется крепче, чем я предполагал? Тогда можно было бы попытаться довезти его до больницы.

Но дворецкий, кажется, всерьез проникся идеей добровольной смерти во искупление. Едва я отпустил его плечи, как Василий ухватился за мои ладони и прижал их к своему лбу.

— Действуйте, ваше сиятельство, — слабеющим голосом прохрипел он. — Я начинаю скверно себя чувствовать. Ног не ощущаю… Но я должен успеть передать вам все.

Я кивнул, глядя ему в глаза. Буду считать это его последней волей. Хочет, чтобы все закончилось так — будет.

— Приготовьтесь к боли, — шепнул я и надавил ладонями на его виски, пробиваясь сквозь дебри простолюдинских естественных защит.

Дворецкий дернулся — было странно наблюдать, как тряслась верхняя часть его тела, а нижняя оставалась неподвижной. Значит, все-таки повредил позвоночник. Очень уж характерный симптом. И как его угораздило?

Я впервые пробовал считывать память простолюдинов — нам это должны были давать на втором курсе ментальных практик. Поэтому сейчас приходилось действовать на основании теории, что я штудировал еще дома у Штоффов. Были там интересные книжечки…

Несведущие отчего-то думали, что взять под контроль простолюдина легче легкого. Спорное утверждение — их разум имел ту же природу, что и наш, но структура его отличалась. В крови, что не несла в себе Благодать, не было зацепок, чтобы соединить свою силу с чужой.

Такие символические “крючки” позволяли одаренным воздействовать друг на друга гладко — потому и лечить их было проще, и заклинания совместные творить. Правда, и поединки становились жесткими — если уж тебе прилетело, а ты зазевался и не увернулся, то получай по полной.

Природные защитные механизмы Василия напоминали непролазный лес — сплошные буреломы, ветки, коряги, валежник и трухлявые пни. Защита примитивная, но неприятная. В иных обстоятельствах одаренный просто бы выжег ее к черту, но это причинило бы жертве невыносимые муки. Я же все-таки сочувствовал Василию: прекрасно мог понять мотивы его предательства. Поэтому сейчас старался действовать щадяще.

Мне приходилось продавливаться сквозь буреломы ментального хлама, с усилием раздвигать ветки — почему-то этот процесс и правда визуализировался как проход через лес, а я орудовал мачете, продираясь сквозь заросли.

Василий тихо постанывал, но мужественно держался. Я мог лишь представить, насколько ему сейчас было неприятно — ведь в первый раз, когда ко мне в голову полез Корф, я сам выл и орал.

— Потерпите еще немного, — баюкал я его голосом. — Скоро станет полегче. Чтобы облегчить мне работу, старайтесь вызвать из памяти те воспоминания, которые считаете нужным мне передать.

Наконец я продрался сквозь последний иллюзорный кустарник…

И попал прямиком на улицу Петрополя.

Позади меня высился пятиэтажный доходный дом, где Елизавета снимала квартиру. Не захотела она жить в домике на Выборгской стороне. Все говорила, что в центре Петрополя работы больше. Так-то оно так, но чтоб солидная женщина тридцати годов — и ютилась в квартирке в Коломне, да еще и с детьми… Говорил я ей, что место это гиблое. Да, старый район, с историей. Да только история у него была мрачная.