Аоки так рассудил — следить-то следят, но больше за теми, кто находится рядом с Йири, и старательно подобной чести избегал. А сам присматривался ко всему. Да и в бытность свою в доме Хоу успел приятелями обзавестись. Хоть и мало толку от этого, но все же… И пока остальные гадали, какой станет их жизнь и что будет с молодым господином, Аоки даже не вспоминал о нем.

Сердце Островка было обнесено стенами. Поначалу он разведал, кто и когда его покидает. Гонцы не годились, гонцом не прикинешься, гости со свитой в тяжелые дни не наведывались. Оставались те, кто привозит продовольствие, и мусорщики. Стараясь не вызывать подозрений, Аоки свел знакомство со всеми, кого сумел встретить. Не мудрствуя лукаво, набрал золота и самоцветов, наведавшись в покои господина, когда тот отлучился. Спрятал за подкладку рукава. Воровство — подлее убийства, но эти побрякушки принадлежат Йири, как домашней киске шелковая лента. Стоило подумать про кошку, как в голове созрел план, и мальчишка спать не мог, все ворочался, восторженно обдумывая детали. Ему рисовались картины небывалого торжества. О нет, он не вор! Он верный слуга.

Расхохотался при мысли такой. Заворчали за тонкой занавесью, отделявшей его лежанку от соседней.

— Да сплю я уже, сплю! — буркнул мальчишка, перекатился на живот и начал загибать пальцы, обдумывая подробности. Не упустить бы чего.

А наутро, пока и не рассвело толком, помчался к одному из чернорабочих Островка. Высыпал перед ним на землю сокровища, ревниво глядя — не приближайся!

— Видел? Твое будет, если поможешь.

Тот, к кому обратился Аоки, коренастый мужчина лет тридцати, головную повязку снял и утер лицо. От вида такого богатства аж испарина выступила. Взгляда не сводил с обещанной награды, но спросил нерешительно:

— Это же… целый дом купить можно. Да за такое, коли хватятся, не то что без головы оставят — я уж не знаю, что и придумают!

Подросток губы скривил, рассмеялся:

— Трусишь? Да не бойся, не хватятся! Еще и спасибо скажут, что взял! А ты донеси на меня, коли боишься! Останешься с медной монеткой в знак благодарности!

— Ладно уж, — кивнул мужчина. — Я привезу одежду, только волосы спрячь под повязкой — других таких поискать, вмиг заметят. Мусорщик предупрежден, поможешь другим сгрести сор в его телегу. Когда остальные уйдут, заберешься в мусор, никто тебя не увидит.

Сердце колотилось — не от страха, от восторга. Скоро он будет свободен! Но сейчас не только о предстоящем побеге думал мальчишка. Не только о себе помнил. Отдавать долги? Что ж, он готов.

* * *

…Тот — сидит в кружевной невесомой беседке, смотрит, как ласточки носятся над прудом. Сумерки. Фиолетовый хаэн расшит белыми звездами снега. Лицо, как всегда, спокойно. Йири не удивлен, увидев рядом мальчишку.

— Это ты?

— Санэ, — насмешливо произносит Аоки. — Не ожидал, что я осмелюсь явиться без зова, мой господин? Позовешь слуг, чтобы они убрали меня отсюда?

— Нет, — он чуть улыбается, и улыбка эта выводит Аоки из себя.

— Если наш повелитель умрет, сколько ты проживешь, Ласточка? Говорят, у вас, северян, тела умерших скрывают в ямах? Ты себе уже приготовил?

Тот смотрит на воду. И та же улыбка — легкая и тихая.

— А я… я нашел способ отсюда выбраться, — выпаливает мальчишка на выдохе. — Тебе и в голову не приходило, что с Островка можно уйти?

Аоки смеется.

— У меня есть друзья. Не то, что у тебя. Я скоро буду свободен — не помешаешь! А ты… оставайся, растение этого сада!

— Зачем ты пришел?

— Я… — мальчишка опешил, но тут же завел с прежним напором: — Чтобы ты знал, что не все подвластно тебе !

— Согласен. И что же?

— Может быть, хочешь, чтобы и для тебя дверь открылась? — с издевкой спрашивает мальчишка. — Не больно ты волен уйти, господин мой. За тобой ой как смотрят…

— Знаю.

— У меня есть друзья! — с вызовом повторяет мальчишка. — Хочешь, сегодня же покинешь Островок? Или предпочтешь умереть, застыв, как лягушка перед ужом?

В глазах его ясно читается: согласись. Я хотел бы убить тебя — но ты спас мою жизнь, хоть и был жесток потом. Я верну тебе долг, и наградой мне будет — страх на твоем лице, и слова, которые ты скажешь мне после.

— Мне не нужна твоя помощь.

И снова — этот намек на улыбку, лицо небесного посланника, стоящего выше смертных.

Аоки немеет.

— Тебе здесь не выжить! Разве что засунут тебя на какой-нибудь каменный остров — и никому ты ни слова не скажешь! Об этом уж позаботятся!

Тот протягивает ладонь и касается золотистых волос. Гневное золото. Зеленый пожар под густыми ресницами. В раскосых глазах — ненависть, такая пламенная, безудержная, что становится прекрасной. Она тоже в своем роде — совершенство.

— Трус! — шепчет Аоки и отбрасывает руку Йири, не в силах выносить этого спокойного взгляда, скользящего по нему, как по изысканному изделию.

— Это лишь слово.

— Ты знаешь, что с тобой будет? Хочешь сам отправиться в Нижний Дом? Это будет легче всего, — говорит он со злобой. Месть не удалась. — Или ты даже умереть от своей руки не способен? У тебя нет друзей. Ты… просто вещь, — бросает он, встряхивая золотой копной. — Будь у тебя воля и гордость…

— Иди, мальчик. Даже если бы ты явился как друг, я не пошел бы с тобой.

— Дурак… — шепчет Аоки. Почему-то ему хочется плакать. Его вновь заставили казаться ничтожеством. Глупым мальчишкой. Неудачником…

— Пусть же они отплатят тебе за все! — в гневе выпаливает он, глядя на синий тяжелый шелк — занавес беседки.

* * *

В последние дни он старался, не покидая покоев, знать все, даже в любимый уголок сада не хотелось спускаться. Но — снова не выдержал. Навестил Иримэ. Не сказать, что легче стало — она смирилась с предстоящей потерей.

Йири ушел.

Деревянной резной галереей — драконы обвивают колонны, выползают из плюща и прячутся в нем. Йири не шел — почти скользил между колонн, быстро и мягко. Но это текучее движение грубо прервали.

— Благословенному недолго освещать наши дни. Теперь ты снизойдешь до простых смертных? Тебе не помешают друзья.

— Как и Белым Лисам.

Несколько секунд — глаза в глаза. Потом Ханари, вскрикнув, отдергивает руку. На ней — кровь.

— Тварь!

Йири поворачивается и исчезает. Весь Дворец-Раковина знает, что иногда он движется, словно призрак. К себе — бросает анару на циновку возле кровати. Опускается на колени, сцепив пальцы. Губы шепчут молитву, но лицо безмятежно, словно лик небожителя. Йири привык, что оно должно быть таким.

* * *