Весной 1129 г. он возвратился с армией из трех тысяч рыцарей и вдвое большим числом пеших воинов, включая лучников и отряды сарацин. Далее все шло так, как Рожер предполагал. Бриндизи под умелым командованием его родственника, молодого Годфри из Конверсано[91], сдерживал его натиск, пока осажденные не вынуждены были сдаться из– за голода, но немногие другие города проявляли подобную стойкость. Пока армия Рожера двигалась вдоль берега, подавляя всякое сопротивление, которое встречалось на ее пути, шестьдесят кораблей под командой Георгия Антиохийского перекрыли подходы к Бари. Его князь-самозванец Гримоальд был в числе самых решительных и могущественных мятежников, но в начале августа и он сдался. Его подчинение привело к капитуляции Александра, Танкреда и Годфри из Конверсано, и с мятежом было покончено.

Или почти покончено. Один важный город оставался непокоренным. Жители Трои, которой менее чем за два года до того папа в обмен на поддержку даровал самоуправление, не желали так быстро отказываться от обретенных привилегий. Когда Гонорий их предал, они отчаянно искали себе новых покровителей. Сперва они обратились к Капуе, но князь Роберт, как можно было ожидать, не захотел ссориться с герцогом Апулии. Понятно, что другие бароны в большинстве своем разделяли его позицию, и троянцы уже потеряли надежду найти защитника, когда неожиданно перед их воротами появился человек, который никогда не упускал случая увеличить свои имения, чего бы это ни стоило, – шурин Рожера, изменник Райнульф Алифанский. Они охотно приняли его условия – покровительство в обмен на владения, – и Райнульф вошел в город вместе со своими сторонниками. Но в течение нескольких дней его новые подданные поняли, как опрометчиво поступили. Рожер уже приближался. Он не стал атаковать Трою – в этом теперь не было необходимости. Нападения на один из замков за стенами города оказалось достаточно, чтобы Райнульф поспешил к нему с мирными предложениями, и они быстро договорились. Граф Алифанский мог оставить за собой Трою при условии, что он будет держать ее как фьеф от своего зятя. Это соглашение вполне устраивало обе стороны. Только горожане Трои, которые в результате получили двух сеньоров вместо одного, имели основания жаловаться. Но им некого было винить, кроме себя. Если бы они лучше знали Райнульфа, они бы догадались, что он вовсе не намеревался противостоять герцогу и желал только погреть руки на сделке. Но теперь было поздно. Дважды преданная Троя сопротивлялась еще несколько дней, а потом сдалась.

Может показаться удивительным, что Рожер отпустил Райнульфа с миром после такого откровенного трюка, особенно с учетом того, что тот проделывал в последние два года. Но на самом деле граф Алифанский, при всей его ненадежности, не меньше заслуживал доверия, чем большинство других вассалов – на самом деле даже чуть более, если семейные связи что-то значили, – а этих вассалов надо было каким-то образом прибрать к рукам. Задача Рожера состояла в том, чтобы завоевать их поддержку, а не отталкивать их от себя. Он обошелся со своим шурином так, как поступал обычно с разбитыми мятежниками. Внешне по крайней мере – поскольку никто не знал, о чем он думает, – он не держал на них зла. Несколько раз – как в Бриндизи или в следующем году в Салерно – он помешал в городской цитадели сицилийский гарнизон, чтобы предотвратить дальнейшие выступления против своей власти, но здесь, как и в других местах, мятежные властители получили полное прощение и были утверждены в правах – даже Гримоальд из Бари – на свои прежние владения.

Только по отношению к дезертирам из его собственной армии Рожер проявлял твердость. Несколькими неделями ранее один из его кузенов Роберт из Грантмеснила[92] ушел вместе со своими людьми с осады Монтальто под мнимым предлогом, что его фьеф слишком мал, а сам он слишком беден, чтобы выдержать длительную военную кампанию. По поводу продолжительности обязательной службы вассала сеньору обычно раздавались многочисленные сетования и возникали раздоры, но эта служба являлась важнейшей и неизменной основой феодальной системы. Рожер даже проявил сочувствие и пообещал увеличить владения родича после подавления бунта. Но Роберт все равно покинул расположение войска. Когда осада закончилась, Рожер загнал Роберта в его замок в Лагопезоле и принудил сдаться. Затем перед собранием рыцарей Роберт был подвергнут публичному порицанию; после чего Рожер позволил ему вернуться в Нормандию при условии, что он откажется от всех южных фьефов. Потребовался еще год и новая военная кампания, чтобы окончательно выдворить беспокойного графа из Италии, но его судьба послужила полезным примером для других. Вассал, присягнувший на верность своему господину, был связан с ним определенными обязательствами. Пока Рожер II остается герцогом Апулии, он не потерпит никаких отказов от исполнения этих обязательств.

В сентябре 1129 г. герцог Рожер, окончательно утвердивший свою власть, собрал всех епископов, аббатов и графов Апулии и Калабрии в Мельфи. Это было первое из серии подобных собраний, созывавшихся в правление Рожера, и оно послужило тому, чтобы заложить основы власти Рожера в южной Италии. Каждый из его вассалов по очереди приносил, в присутствии своих сотоварищей, клятву, не только подтверждавшую его обычные феодальные обязательства, но, ради установления мира, существенно расширявшую его обязанности. Точные слова этой присяги, увы, до нас не дошли, но, судя по всему, она состояла из трех частей. Она начиналась с обычной клятвы в верности и повиновении, во-первых, самому герцогу, а затем двум старшим сыновьям, сопровождавшим его, – юному Рожеру, которому было тогда одиннадцать лет, и Танкреду, годом или двумя младше. Далее следовало специальное обязательство соблюдать герцогский указ, тогда же провозглашенный и запрещающий междоусобные войны – любимое занятие рыцарей, отнимавшее так много их времени и сил. Наконец, графы должны были пообещать заботиться о порядке и справедливости в своих владениях, отказывая в помощи ворам, грабителям и всем, кто стремится разорять землю, и передавая их герцогскому суду, в тех местах, где он будет учрежден, и покровительствуя всем, кто ниже их по титулу, духовным лицам и мирянам, а также пилигримам, странникам и торговцам.

За этой краткой, но содержательной присягой стояло даже больше, чем кажется на первый взгляд. Клятва в верности не была чем-то необычным; однако представляется весьма интересным, что Рожер включил в число лиц, к которым она обращена, двух юных наследников, таким образом подтвердив их потенциальные права на власть – и, возможно, сделав первый шаг к своей будущей практике назначения сыновей наместниками на материке. Он также со всей ясностью дал понять, что требует от вассалов не просто исполнения формальности. В последующие годы он заставлял не только баронов и рыцарей, но и всех своих свободных подданных повторять клятву снова и снова, как постоянное напоминание об их долге. Не являлась ли подобная настойчивость начальным движением к возвышенной, полумистической концепции монархии в византийском стиле, которая так соответствовала его восточному духу и которую он так успешно воплотил в дальнейшем? Возможно. Но несомненно, Рожер, сознательно или нет, «подготовил почву для того расширительного толкования измены, которое было характерно в XII в. для сицилийского королевства»[93].