Отказ проводить выборы в церкви Святого Андрея, очевидно, вызывался нежеланием кардинала Пьерлеони и его сторонников отдавать себя на милость Франджипани, но, когда они пробыли к церкви Святого Адриана, ситуация там оказалась не лучше. Люди Аймери уже заняли здание и забаррикадировались в нем. Разгневанные соратники Пьерлеони повернули назад; кроме того, к ним присоединились некоторые другие кардиналы, которые не питали большой любви к Пьерлеони, но возмущались поведением папского секретаря – все они собрались теперь в старой церкви Святого Марка в ожидании дальнейших событий.

13 февраля по Риму поползли слухи, что папа наконец умер и что эта новость сознательно скрывается. Рассерженная толпа собралась у монастыря Святого Андрея и разошлась только тогда, когда бедный Гонорий, дрожащий и изможденный, вышел на балкон. Это было его последнее появление на публике. Напряжение оказалось для него слишком большим, и к ночи он умер. В теории его тело должно было лежать три дня; но, поскольку выборы нового папы не могли состояться до погребения старого, Аймери не имел времени для таких сантиментов. Неостывшее тело опустили во временную могилу во дворе монастыря, а рано поутру на следующий день папский секретарь и те, кто разделял его взгляды, избрали на папство Григория, кардинала-дьякона церкви Святого Анджело. Он был срочно доставлен в Латерану и официально, хотя несколько поспешно, возведен на престол святого Петра под именем Иннокентия II; после чего удалился в монастырь Святой Марии в Палладио – ныне Святого Себастиана в Паллариа, – где, благодаря Франджипани, он мог чувствовать себя в безопасности.

Очаровательная базилика Святого Марка в Риме, относящаяся к IX в., пострадала, как и другие ей подобные, от барочной реставрации; но большая мозаика в апсиде по– прежнему радует глаз своим великолепием, а сама церковь кажется мирной и тихой гаванью после суматохи Пьяццо– Венезиа. Но утром Дня святого Валентина 1130 г., когда весть о смерти Гонория и вступлении на папскую кафедру Иннокентия дошла до тех, кто собрался в этих стенах, обстановка здесь была совершенно иной. Народа становилось все больше – сюда пришли фактически все высшие церковные иерархи (кроме тех, кто находился с Аймери), в том числе двадцать четыре кардинала, – а также большинство знати и такое количество горожан, сколько смогло протиснуться в двери. Кардиналы единодушно объявили все процедуры, проведенные в монастыре Святого Андрея и в Латеране, неканоничными и провозгласили кардинала Пьерлеони истинным папой. Тот сразу согласился и принял имя Анаклета II. На рассвете в Риме не было папы. К полудню их было двое.

Трудно сказать, какой из кандидатов – Иннокентий или Анаклет – с большим правом мог именоваться папой. Анаклет, определенно, обладал большим числом сторонников среди кардиналов и в церкви вообще. Однако в число тех, кто голосовал за Иннокентия, хотя их и было меньше, входило большинство «комиссии восьми», назначенной коллегией кардиналов. Их способ действий при исполнении своих обязанностей был, мягко говоря, сомнительным, но тогда и избрание Анаклета едва ли могло считаться каноническим. Оно произошло, помимо всего прочего, когда другой папа был выбран и утвержден.

В самом Риме, задобренном многолетними подачками, Анаклет пользовался огромной популярностью. К 15 февраля он и его партия захватили Латеран, а 16-го заняли сам собор Святого Петра. Здесь спустя неделю Анакнет принял официальное посвящение – в то время как его сопернику, чье убежище уже стало объектом вооруженного нападения сторонников Анаклета, пришлось довольствоваться более скромной церемонией в церкви Святой Марии Новеллы. С каждым днем Анаклет укреплял свои позиции, в то время как его помощники раздавали подачки все более щедрой рукой, пока наконец его золото – запасы которого пополнялись, согласно утверждениям врагов, за счет ограблении главных римских церквей – не просочилось в сам оплот Франджипани. Иннокентию, покинутому своими последними защитниками, оставалось только бежать. Уже в начале апреля он помечает свои письма как составленные в Трастевере; а месяц спустя он тайно нанял две галеры, на которых, сопровождаемый всеми верными ему кардиналами, кроме одного, бежал вниз по Тибру.

Бегство оказалось его спасением. Анаклет мог подкупить Рим, но везде в Италии симпатии населения были на стороне Иннокентия. В Пизе и в Генуе его приветствовали громовыми криками; и пока его соперник господствовал в Латеране, он мог спокойно искать в тех областях, поддержка которых имела наибольший вес, – за Альпами. Из Генуи он отправился на корабле во Францию, и к тому времени, когда судно прибыло в маленькую гавань Сен-Жилль в Провансе, Иннокентий вновь обрел прежнюю самоуверенность. У него имелись на то основания. Увидев ожидающую его в Сен-Жилле депутацию из Клюни с шестьюдесятью лошадьми и мулами, готовую доставить его за две сотни миль в монастырь, он, вероятно, счел, что по крайней мере во Франции его битва практически выиграна. Если самый влиятельный из французских монастырей готов поддержать его против одного из своих собственных сынов, ему нечего было опасаться препятствий со стороны других, и, когда собор, собравшийся в Этампе в конце лета, чтобы вынести окончательное решение, высказался в пользу Иннокентия, это стало не больше чем констатацией свершившегося факта.

О Франции, таким образом, можно было не беспокоиться; но что скажет империя? Именно здесь лежал ключ к окончательной победе Иннокентия; но Лотарь Саксонский, король Германии, не спешил принимать решение. Судя по его пристрастиям и предшествующему опыту, он должен был отнестись к Иннокентию достаточно благоприятно: Лотарь долго поддерживал церковную и папистскую фракцию среди германских князей и пользовался поддержкой Гонория и секретаря Аймери. С другой стороны, он до сих пор отчаянно боролся за власть с Конрадом Гогенштауфеном, которого избрали королем в противовес ему три года назад, и ему приходилось тщательно взвешивать свои действия. Кроме того, его имперская коронация в Риме еще не состоялась. Ссориться с папой, который реально держит в руках Вечный город, было для него рискованно.

Иннокентий, однако, не слишком беспокоился, поскольку его судьба находилась в твердых руках самого могущественного из всех адвокатов, властителя дум XII в. – святого Бернара Клервосского. В дальнейшем мы вглядимся пристальнее в святого Бернара, чье влияние на европейскую историю в последующую четверть века было столь огромным и, во многих отношениях, столь разрушительным. Пока достаточно сказать, что он использовал всю свою грозную энергию, весь свой моральный и политический авторитет, чтобы поддержать Иннокентия. С таким покровителем папа спокойно мог набраться терпения и предоставить событиям идти своим чередом.

Этого, однако, нельзя сказать об Анаклете. Он тоже сознавал необходимость международного признания, особенно в Северной Европе; но в то время, как Иннокентий мог искать поддержки лично, ему приходилось полагаться на переписку, и эта его деятельность не приносила успеха. Желая склонить на всю сторону короля Лотаря, Анаклет дошел даже до того, что отлучил его соперника Конрада от церкви, но на короля это не произвело впечатления, и он не счел нужным хотя бы ответить на последовавшие за отлучением письма. Во Франции его легаты также получили от ворот поворот; и теперь, по мере того как к нему доходили известия о новых и новых заявлениях в поддержку Иннокентия, он начинал все больше тревожиться. Сила оппозиции оказалась гораздо большей, чем он ожидал; что хуже – не только светские правители, но и деятели церкви встали на сторону его противника. За последние пятьдесят лет, главным образом благодаря клюнийским реформам и влиянию Гильдебранда, церковь сбросила оковы, наложенные на нее римской аристократией и германскими правителями, и неожиданно выросла в могущественную и сплоченную интернациональную силу. Одновременно как грибы возникали религиозные ордена, которые придавали ей действенность и боевой дух. Клюни под руководством аббата Петра Достопочтенного, Премонтре под руководством Нормберта Магдебургского (это он заставил Лотаря оставить письмо Анаклета без ответа), Сито под руководством святого Бернара – все это были живые позитивные силы. Все три монастыря объединились в поддержку Иннокентия и увлекли за собой большую часть церкви.