Из ниоткуда прилетел камень и с грохотом отскочил от металлической двери. Тут автобус впереди вырвался из тесного объездного переулка на широкую площадь перед мечетью, где стояли рыночные лавки и где движение шло в две полосы в каждую сторону. Эрикки с облегчением прибавил скорость. Машины по-прежнему двигались медленно, но двигались, и Эрикки переключился на вторую передачу, направляясь к выезду в сторону Тегерана на дальнем конце площади.

– Таких пробок мы еще не видели, – пробормотал он. – Что там, черт подери, творится?!

– Наверное, еще одна авария, – сказала Азаде, глубоко встревоженная. – Или дорожные работы. Может быть, нам лучше вернуться? В ту сторону машин поменьше.

– Времени у нас еще полно, – ответил он, пытаясь ее приободрить. – Минутка-другая, и мы отсюда выберемся. Как только проедем город, все будет в порядке.

Впереди машины опять притормаживали, глухой гул нарастал. Обе полосы быстро заполнялись, постепенно превращаясь в одну с частыми гудками, руганью, остановками, возобновлением движения, изматывающе медленного, со скоростью десять миль в час, уличные лавки и ручные тележки по обе стороны джуба создавали дополнительную толчею. Они были почти у выезда, когда сбоку к машине подбежали какие-то юнцы, начали выкрикивать оскорбления, включая очень грязные. Один из юнцов ударил ладонью по стеклу с его стороны:

– Собака американская…

– Амер’канская свинья…

К юнцам присоединились другие мужчины и несколько женщин в чадре, вздымая кулаки. Эрикки был со всех сторон зажат в потоке машин, не мог ни свернуть, ни ускориться, ни притормозить, ни развернуться. Он почувствовал, как от такой беспомощности в нем поднимается гнев. Люди молотили кулаками по капоту, бокам «рейнджровера», по стеклу с его стороны. Теперь их собралась целая кучка, те, что были со стороны Азаде, издевались над ней, показывали неприличные жесты, пытались открыть дверцу. Один из юнцов запрыгнул было на капот, но поскользнулся, упал под колеса и едва успел отползти в сторону, чтобы Эрикки его не переехал.

Автобус впереди остановился. Тут же возникла страшная куча-мала: одни люди, толкаясь и пихаясь, пытались влезть в автобус, другие отталкивали их, пытаясь выбраться из него. В этот момент Эрикки увидел просвет, нажал на газ, сбросив с «рейнджровера» еще одного иранца, объехал автобус, едва не подавив пешеходов, которые беспечно пробирались между машинами, и круто свернул в боковую улочку, чудесным образом свободную от машин, пронесся по ней, свернул на другую, чуть-чуть не врезавшись в толпу мотоциклистов, и покатил дальше. Скоро он совершенно заблудился, потому что никакой системы в городской застройке не было, повторялись лишь кучи мусора, бродячие собаки и автомобильные пробки, но он ориентировался по теням от домов и в конце концов выбрался на улицу пошире, протолкался в поток машин, проехал еще дальше и вскоре очутился на улице, которая была ему знакома; эта улица вывела его на еще одну площадь с мечетью, а затем – на Тегеранскую трассу.

– Все в порядке, Азаде, это были просто хулиганы.

– Да, – ответила она дрожащим голосом. – Их следует высечь.

Пока они ехали по городу, Эрикки внимательно разглядывал толпы перед мечетями, на улицах, в машинах и автобусах, пытаясь сообразить, в чем же могла быть причина столь неожиданной враждебности. Что-то было не так, как всегда, подумал он. Что же именно? И тут его желудок сжался в тугой комок.

– Я не видел ни одного солдата, ни одного армейского грузовика с тех пор, как мы выехали из Тебриза. Ни одного. А ты?

– Н-нет… Теперь, когда ты о них заговорил, пожалуй, и не видела.

– Что-то случилось. Что-то серьезное.

– Война? Советы перешли границу? – Кровь отхлынула от ее лица.

– Сомневаюсь… Мы бы увидели войска, двигающиеся на север, или самолеты. – Он взглянул на нее. – Ладно, ерунда, – сказал он, больше пытаясь убедить себя, чем ее, – в Тегеране мы чудесно проведем время, там Шахразада и много твоих подруг. Тебе самое время сменить обстановку. Может, я возьму отпуск, который так и не отгулял… съездим в Финляндию на недельку-другую…

Они миновали центральную часть города и теперь ехали по пригороду. Пригород выглядел обветшалым, те же стены и дома, те же выбоины на дороге. Здесь шоссе на Тегеран расширялось до четырех полос, по две в каждую сторону, и хотя машин все равно было много и движение оставалось медленным, миль пятнадцать в час, не больше, его это не тревожило. Чуть дальше впереди на юго-запад ответвлялась дорога на Керманшах, и он знал, что это сильно разгрузит основное шоссе. Его глаза автоматически скользнули по стрелкам приборов, словно он был в кабине вертолета, и уже не в первый раз с утра Эрикки пожалел, что они не в воздухе, недосягаемо высоко над всем этим безумием. Стрелка показывала, что топлива в баке чуть меньше четверти. Скоро нужно будет дозаправиться, но с этим проблем не возникнет, в машине полно запасных канистр с топливом.

Они притормозили, чтобы осторожно обогнуть очередной грузовик, который с наплевательским высокомерием остановился рядом с какими-то лавками у обочины, наполняя воздух тяжелым запахом отработанной солярки. Потом опять откуда-то прилетела пригоршня мусора и размазалась по ветровому стеклу.

– Наверное, стоит повернуть назад, Эрикки, и вернуться в Тебриз. Может, получится как-нибудь объехать Казвин.

– Нет, – ответил он, чувствуя, что ему становится жутко от страха, который слышался в ее голосе; обычно Азаде страха не ведала. – Нет, – повторил он еще мягче. – Мы поедем в Тегеран и выясним там, в чем проблема, потом будем решать.

Она подвинулась ближе к нему и положила руку ему на колено.

– Эти хулиганы напугали меня. Да проклянет их Аллах! – пробормотала она; пальцы другой руки нервно поигрывали бусами из бирюзы у нее на шее. Большинство иранских женщин носили бусы из бирюзы или из бусин голубого цвета или подвеску с одним синим камнем – от дурного глаза. – Сыновья собаки! Почему они так вели себя? Дьяволы! Да проклянет их Бог на веки вечные! – (Сразу за чертой города располагался большой армейский учебный центр и примыкающая к нему авиабаза.) – Почему здесь нет солдат?

– Мне бы тоже хотелось это знать, – ответил он.

Справа впереди показался поворот на Керманшах. Бо́льшая часть потока сворачивала в ту сторону. По бокам обеих дорог тянулись заборы из колючей проволоки, как и вдоль большинства основных дорог и магистралей Ирана. Эти заграждения были нужны, чтобы не пускать на дорогу овец, коз, коров, собак – и людей. Аварии случались часто, и смертность была очень высокой.

Но для Ирана это дело обычное, подумал Эрикки. Как те несчастные идиоты в горах, свалившиеся с обрыва. Никто и не узнает, никто не станет докладывать властям, никто даже не придет их похоронить. Кроме стервятников, диких зверей и стай запаршивевших собак.

Когда все это осталось за спиной, они почувствовали себя лучше. Местность снова стала открытой, за джубом и колючей проволокой опять появились сады. На севере поднимались горы Эльбурс, к югу лежали холмистые равнины. Однако вместо того, чтобы набрать скорость, движение на обеих полосах замедлилось, стало плотнее, потом, против воли, слилось в одну полосу, добавляя толчеи, гудков и злобы. Эрикки устало выругался, проклиная неизбежные дорожные работы, которые наверняка и вызвали этот затор, и переключился на пониженную передачу; его руки и ноги плавно двигались сами по себе, едва замечая эту бесконечную чехарду: встал, тронулся, встал, тронулся, продвигаясь вперед на какие-то дюймы, – моторы натужно ревели, перегреваясь, в каждой машине возникали и накапливались шум и раздражение. Азаде вдруг показала рукой вперед: