Она почувствовала смех Нортона – басовитый грохот, передающийся сквозь корпус пикапа.

– У нас мало времени, но я несомненно могу привести тебя в хорошую форму к запуску. Ты будешь в тонусе, Ле. Накачаешься.

Алексии понравился образ, который в ее воображении вызвали эти слова. Она позволила своему пальцу забрести под майку, к животу. Он был маленький, без жирка, но и без мышц. В семье, где все отличались крепким телосложением – Кайо походил на тумбочку, и даже Мариса была крупной, – Алексия выглядела как флагшток. Горошинка. Тощая деточка. А где-то там должны быть мышцы. Пресс.

– Это был бы лучший из всех возможных подарков на прощание от тебя. – Прощание. Она подчеркнула это слово. Не хотела, чтобы у Нортона возникли фальшивые надежды.

– Придется потрудиться.

– Это мой конек, Нортон.

– Заеду за тобой завтра. Обувь подходящая есть?

– Рабочие ботинки.

– Значит, сперва поедем за покупками.

– Нравится мне такая предполетная подготовка…

Нортон откинулся на матрац, окутанный запахом цитронеллы от отпугивателя насекомых. Сцепил пальцы за головой и уставился на кроны деревьев.

– А ты знаешь, что такое хорошая тренировка?

* * *

Комната была та же самая. Лукас теперь жалел, что не оставил каких-нибудь следов, каких-нибудь едва заметных царапин, которые бы позволяли точно определить, что именно в этом карантинном помещении его разместили после падения на Землю. Водяные баки, солнечные панели, тарелки антенн, убогий клин желтого бетона, синее небо, тускло-коричневые деревья. Последние четырнадцать дней в небе был дым. Он чувствовал его даже в отфильтрованном и очищенном воздухе.

Земля была чередой комнат, которые переходили одна в другую. С кондиционированным воздухом, в пастельных тонах, с контролируемым освещением, без пыли, с обслуживанием, пахнущие чистящими средствами, с истоптанными коврами и воспоминаниями о еде, которую обслуга приносила в номер. Земля была серией мельком увиденных картин, видов из окна, и от них его всегда что-то отделяло – окно в самолете или в комнате, стекло машины. Он был заточен и изолирован.

Однажды он сбежал из своего люкса, разбил окно, когда Алексия повезла его в Барра-да-Тижуку, чтобы посмотреть на квартиру, в которой родилась его мать. Необузданное небо, бескрайние виды. Песок в туфлях – он запаниковал, и теперь это вызывало у него досаду. Дорожное движение, открытые небеса. Запах моря, обожженного солнцем песка, шин и аккумуляторов, стряпни, мочи, семени, смерти.

Лукас Корта выбрался из инвалидного кресла и заковылял к окну, чтобы посмотреть на маленький кусочек Бразилии.

Он увидел свое лицо в окне, призрачное отражение поверх призрака Бразилии. Это не было лицо старого или преждевременно состарившегося человека. Это было нечто более жуткое – лицо мужчины средних лет, подвергшееся воздействию силы тяжести. Каждая складка, каждая черта, каждая морщина и пора, его полные губы, изгиб его носа, его длинные, чувственные мочки, волоски его бороды, складки на шее, подбородок, щеки – все это тянулось вниз, ослабленное, разрушенное, удлиненное и истощенное. Гравитация вытравила из него всю жизненную силу. Бесконечное, неумолимое давление силы тяжести, словно щелок, уничтожило в нем жизненные соки и энергию до последней крупицы.

Он не мог дождаться возвращения домой, на Луну. Он уже не мог себе представить, какой она была.

А вот Земля была адом.

Тренер оказался не тот, что готовил его к Бразилии; угрюмая молодая женщина, которая желала смерти Лукасу всякий раз, когда видела его, убогого, но занятия оказались такими же неприятными, как в прошлый раз, и куда более трудными. Во время запуска ему предстояло вынести четырехкратную земную силу тяжести. Двадцать четыре лунных сил тяжести.

«В циклере будет ждать реанимационная бригада», – сообщила доктор Воликова.

Сила тяжести, помноженная на двадцать четыре. Никакая тренировка не могла подготовить человеческое тело к такому злоупотреблению, и Лукас хладнокровно ждал, когда включатся двигатели. У него больше шансов выжить, чем умереть. Этого достаточно.

Он не спал в ночь перед стартом. Нужно было кое-кому позвонить, провести конференции, кое-что просмотреть и проверить детали. Его союзники коварны – это он понял в тот первый день, когда осторожные агенты земных правительств появились в его виртуальном пространстве для конференций. Они видели богатство и власть Луны. Они хотели это заполучить. Им требовалось лицо, которое Луна признает; человек, который знал тот мир, его законы и политику, его обыкновения и дела. Когда он перестанет быть полезным, когда они узнают достаточно, его предадут. Пока что ему нужно лишь выжить при двадцатичетырехкратной лунной силе тяжести.

Остаток ночи он собирал плейлист из песен Жуана Жильберту, чтобы слушать на орбите. Шепот гитарных аккордов, бормочущий вокал, похожий на легкую молитву, – пусть все это будет контрапунктом к грохоту двигателей космического транспорта.

Адриана обожала Жуана Жильберту.

Утром перед стартом он не ел. Пил воду и плавал. Тот же мрачный юноша в плохом костюме, который прикатил его в кресле с шаттла, когда он прибыл на Землю, покатил Лукаса в обратную сторону, по коридорам с досадными признаками изношенности мира, прямо в посадочную трубу.

– Аби Оливейра-Уэмура, – сказал Лукас. – Я не забываю имена.

Он оставил свою трость с серебряным набалдашником там, где посадочная труба соприкасалась со шлюзом.

Доктор Воликова и Алексия уже пристегнулись. Салон был битком: в дополнение к личной обслуге Лукаса его политические партнеры посылали дипломатов и разных темных лошадок.

– Доброе утро, – поприветствовал Лукас Алексию. Она выдавила слабую улыбку. Ею овладел безграничный ужас. – Космические путешествия теперь стали обычным делом.

И включил Жуана Жильберту.

Он не схватился за подлокотники, когда космический самолет отделился от посадочной трубы и пассажиров вдавило в спинки кресел. Он не взглянул со страхом на доктора Воликову слева или Алексию Корта справа, когда судно выехало на рулежную дорожку. Он не напрягся, когда в конце взлетно-посадочной полосы оно повернуло и выдвинуло турбореактивные двигатели. Не ахнул, когда космолет взял разбег и от ускорения на его грудную клетку рухнул небоскреб. Не закричал, когда они оторвались от земли и нос судна начал подниматься – он поднимался, поднимался и поднимался, пока не вышло так, будто Лукас смотрит вдоль некоей космической пушки, и вот тогда-то и включились большие двигатели.

Космолет набирал высоту над Амазонкой. На высоте пятнадцати километров заработал главный двигатель. Реактивная тяга рывком подняла космолет к небу. На Лукаса Корту упала планета. Он тихонько вскрикнул, задыхаясь – весь воздух выдавило из легких. Он не мог вдохнуть. Он попытался посмотреть на доктора Воликову, подать ей какой-нибудь невербальный сигнал, умоляющий о помощи, но не сумел пошевелить головой, и она ничего не могла сделать, прижатая к сиденью многократной силой тяжести, сдирающей веки с глаз и губы с челюстей.