Две эти книжки были разными аспектами одного и того же процесса, необходимого для того, чтобы все события – следствия действия Ворот Времени – шли своим чередом.

Уилсон пожалел, что выбросил старую книжку. Если бы она была под рукой, он бы мог их сравнить и убедиться в том, что они идентичны, если не считать того, что одна совсем разваливается.

Но когда же он изучил язык настолько, что мог составить подробный словарь? Можно не сомневаться, что когда он начал переносить его в новую книжку, ему она была совершенно не нужна – ведь язык-то он уже давно успел выучить.

Однако он перенес все записи в новую книжку.

Уилсон сумел выстроить физический процесс, последовательность событий стала ему в основном ясна, но вот интеллектуальная сторона проблемы представляла собой нерасторжимый, замкнутый круг. Будучи Дектором, он научил своего более молодого двойника языку, который Дектор узнал благодаря молодому двойнику, который, научившись языку, стал Дектором, после чего сумел научить языку более молодого Боба Уилсона.

Но с чего же все это началось?

Что было вначале: курица или яйцо?

Ты кормишь кошек крысами, свежуешь кошек, скармливаешь их крысам, которых, в свою очередь, съедают кошки. Бесконечный процесс производства кошачьих шкурок.

Если Бог создал мир, то кто создал Бога?

Кто заполнил эту книжечку в первый раз? Кто был первым звеном в цепи?

Уилсон почувствовал интеллектуальное бессилие, которое рано или поздно охватывает всякого честного философа. Он знал, что у него есть примерно столько же шансов понять происходящие процессы, сколько у колли, задумавшейся над тем, как собачья еда попадает в консервные банки. Вот прикладная психология ему по силам – тут Уилсон подумал, что ему нужно обязательно включить соответствующие книги в список, который он потом отдаст своему более молодому «я». Они ему очень пригодятся при решении проблем, возникающих у всякого главы государства.

Человек на полу зашевелился и сел. Уилсон знал, что пришло время, когда он должен обеспечить свое прошлое. Однако он не слишком беспокоился – у него было ощущение игрока, которому начало везти, и теперь он точно знает, как в следующий раз упадут кости.

Он склонился над своим молодым «я».

– С тобой все в порядке? – спросил он.

– Кажется, да, – хрипло отозвался молодой Уилсон. Он провел рукой по перепачканному кровью лицу. – Только вот голова болит.

– Ну, иначе и быть не может, – попытался утешить его Уилсон. – Ты вывалился сюда головой вперед.

Молодой Уилсон явно плохо понимал, что ему говорят. Он ошеломленно оглядывался по сторонам, пытаясь сообразить, куда он попал. Наконец он спросил:

– Вывалился откуда? И куда?

– Из Ворот, естественно, – ответил Уилсон. Он кивнул в сторону Ворот, надеясь, что их вид поможет сориентироваться молодому Бобу.

Тот посмотрел через плечо в указанном направлении, вздрогнул и закрыл глаза. Когда он через некоторое время открыл их, Уилсону показалось, что молодой Боб начинает понемногу приходить в себя.

– Значит, я попал сюда через него? – спросил молодой Боб.

– Да, – уверил его Уилсон.

– И где я теперь нахожусь?

– В Зале Ворот священного дворца Норкаал. Но что гораздо важнее, так это то, когда ты тут находишься. Ты продвинулся вперед по времени на тридцать тысяч лет.

Эта информация, судя по всему, не слишком подбодрила молодого Боба. Он встал и нетвердой походкой направился в сторону Ворот.

Уилсон положил руку ему на плечо.

– Куда ты идешь?

– Обратно!

– Не так быстро. – Уилсон не мог отпустить его сейчас, пока он не запрограммировал Ворота заново. Кроме того, Боб все еще был сильно пьян – от него несло как из пивной бочки. – Ты обязательно вернешься обратно – я даю тебе слово. Но сначала дай мне обработать твои раны. Кроме того, тебе просто необходимо отдохнуть. Я тебе должен многое рассказать и объяснить, а потом у меня будет к тебе просьба. Если ты ее исполнишь, то мы оба от этого выиграем. Тогда нас обоих – тебя и меня – ждет прекрасное будущее.

Прекрасное будущее!

Эту историю заказал мне журнал «Collier’s» – коротенькую-коротенькую, говорили они, полторы тысячи слов, не более. Потом я попробовал пристроить ее в журнал «American Legion», но там меня выбранили за то, что лечение ветеранов изображено в рассказе весьма далеким от совершенства. Тогда я отправил историю нескольким издателям НФ – и мне сообщили, что это не научная фантастика. (Вот здорово, черт бы их побрал! Полеты со сверхсветовой скоростью – это научно, а терапия и психология – нет. Должно быть, я чего-то не понимаю.)

Но у рассказа и впрямь есть изъян, который обычно бывает фатальным. Попробуйте определить его. Я вам подскажу ответ, но только в самом конце.

– Самый храбрый человек, которого я встречал в жизни! – сказал Джонс, начиная уже надоедать своей болтовней.

Мы – Аркрайт, Джонс и я, – отсидев в госпитале ветеранов положенное посетителям время, возвращались к стоянке. Войны приходят и уходят, а раненые всегда остаются с нами – и, черт возьми, как мало внимания им уделяется между войнами! Если бы вы не сочли за труд убедиться в этом – а убеждаться мало кому охота, – то нашли бы в некоторых палатах искалеченные человеческие останки, датируемые годами Первой мировой войны.

Наверное, поэтому каждое воскресенье и каждый праздник наш округ назначает несколько комиссий для посещения больных. Я в этом деле участвую уже тридцать лет – и если вы таким образом не оплачиваете долг, то, по крайней мере, должны иметь какой-то интерес. Чтобы выдержать такую нагрузку, вам это просто необходимо.

Но Джонс, совсем молодой парень, участвовал в посещении первый раз. Он был в совершенно подавленном состоянии, и, скажу честно, я бы презирал его, будь это не так; нам достался свежий урожай – прямиком из Юго-Восточной Азии. Сначала Джонс держался, но, когда мы вышли из госпиталя, его понесло, и в заключение он выдал свою громкую фразу.

– Интересно, какой смысл ты вкладываешь в слово «храбрость»? – спросил я его. (В общем-то, Джонс был прав: парень, о котором он говорил, потерял обе ноги и зрение, но не унывал и держался молодцом.)

– А сами-то вы какой в него вкладываете смысл? – завелся Джонс, но тут же добавил «сэр», уважая скорее мою седину, чем мнение. В его голосе чувствовалось раздражение.

– Не кипятись, сынок, – ответил я. – То, что помогло этому парню вернуться живым, я бы назвал «мужеством» или способностью терпеть напасти, не теряя присутствия духа. И в моих словах нет никакого пренебрежения; возможно, это качество даже более ценное, чем храбрость. Но я определяю «храбрость» как способность сознательно пойти навстречу опасности, несмотря на страх и даже имея выбор.