Доброго здравия!

Творчества!

Понимания и тепла!

С уважением, Татьяна Серафимовна Адамова

29.05.04

От Галушина В.М

Уважаемый Евгений Павлович!

Сердечно благодарим Вас за Ваш замечательный, искренний и очень добрый рассказ! Надеемся, что Вы и в дальнейшем будете делиться с нами Вашими наблюдениями за пернатыми.

Ждем от Вас новых работ. Сообщаем, что птицей 2000 года станет большая синица!

С уважением,

вице-президент Союза охраны птиц России

Галушин В.М.

От Риммы Дмитриевны

Письма в мой адрес бывают разные: с благодарностями за написанное, с предложениями новых тем. А вот это, из Москвы, связанное с моей фамилией, — само по себе художественное произведение, которое я и решил включить в книгу (даю с незначительными сокращениями).

Здравствуйте, Евгений Павлович!

Оказалось, что написать о Жене непросто. Ну что тут такого — дали мне после стольких лет ожидания комнатку на семью из четырех человек в 1959 году. В квартире еще 6 семей, 24 человека.

Но дом и квартиры полны тайн и легенд. В конце теперь уже позапрошлого века построил миллионер Рябушинский для своей любовницы. Она жила в соседнем подъезде и тогда еще, правда, в одной комнате. А в нижней квартире жил адвокат. В 17-м году бежал, осталась только его домработница, жила в маленькой комнате, бывшей детской. В квартиру вселились самые разные люди: тетя Паша, ее муж, отличившийся на баррикадах в 1917. У них самая лучшая комната. Слесарь-сантехник вселился из подвала — ему чуть похуже. И так далее — Володя, рабочий с завода с семьей, врачиха недавно перед нами прибыла.

Сантехнику, по фамилии Молостов, было сказано, что на одного такой роскоши слишком, женись, а то выселим. И он привел жену — ходила бездомная с узелком. Бывшая провинциальная артистка. С гордостью уже старой старухи, с клюкой, парализованная, говорила мне: «Я была наложницей графа Лесовского». Сантехник спился и умер, а бывшая артистка с двумя детками, Ириной и Женей Молостовыми, продолжала жить в этой квартире. Ирина, когда я приехала в квартиру, жила в Киеве и была единственным в Союзе режиссером-женщиной в Киевском театре оперы и балета. Женя служил 6 лет на флоте, окончил МАИ и преподавал там же.

Квартира была похожа у нас на булгаковскую. Каждое утро просыпались от мата из кухни, не простого, а «фигурного» и длинного. Это Володя. В 6 утра вставала врачиха, помешанная на старости лет на микробах, кипятила большой чайник, выливала его на единственный кран и шла в туалет (тоже единственный). Следом вставал Володя, ему раньше всех на работу, хватался за кран, далее шел мат. Потом врачиха освобождала уборную и опять поливала кран, и опять Володя хватался за кран и опять — длинная «очередь» из мата. И так каждый день. Будильник был не нужен.

Когда в комнате Молостовых плакал двухлетний Алеша, тетя Паша ехидно замечала: «С голоду ребенок плачет, опять Светка (жена Жени) на обед готовит чай с колбасой». Вся квартира обожала Женечку и терпеть не могла Свету. Все по очереди рассказывали, как жила семья Молостовых после смерти слесаря-сантехника. Каждую субботу вечером устраивался прием. Собирались «гости» — человек 20, на стол подавались на блюдах жареные гуси и удивительные блюда — как у графа Лесовского. Пеклись пирожки, удивительные и невиданные. И это все в 30-е годы. Приглашались цыгане. Веселье на всю субботнюю ночь и воскресенье, с игрой в карты, под цыганский хор. Три дня семья доедала остатки, а потом мать начинала готовить для следующих «гостей». Ни один ресторан в то время ни такого угощения, ни развлечения предложить не мог. Отдавали полполучки, чтобы повеселиться, «как раньше», и весь месяц ждали «гости» возможности придти хоть еще разок к бывшей провинциальной артистке. Женя, уже будучи преподавателем, с тоской говорил: «Эх, у матери не было денег, а ведь меня брали в цыганский хор, нужно было заплатить».

Я познакомилась с Жениной матерью, когда она приехала из Киева от Ирины уже старой парализованной старухой на костылях, с распущенными седыми космами, ну точь-в-точь ведьма. Вот тогда она с гордостью представилась: «Я была наложницей графа Лесовского». И тотчас по телефону собрала стариков — человек 15, оставшихся в живых. И опять был пир, но, по свидетельству соседей, совсем не то, что раньше, но с гитарой, с пением и игрой в карты на всю ночь.

Света ненавидела свекровь и в дни ее приезда уходила из дома… Женя заходил в такие дни на кухню со словами: «Женщины, как у вас вкусно пахнет!» Все сразу веселели, говорили: «Женечка, ты только купи в “Рисунчатом” (магазины были по-своему именованы, вместо продмага №…) кусочек мяса, остальное мы дадим». И в кухне собирались все, кроме врачихи. В кастрюльке кипел суп, а Женя руководил удивительным хором. «На речке, на речке», — Женя только пальцем покажет, а Володя запевает. Дальше все: «На т-о-м бережочке». И тетя Паша с подголосками: «И-и-и-ой». Задействованы все, и мой муж, начисто лишенный слуха. А алкоголик Володя сразу трезвеет и басит. Дальше у Марусеньки моют и тело, и груди, но не вкладывая в это никакой сексуальности. Наверное, на флоте, где Женя руководил всей самодеятельностью, смысл воспринимался иначе. На кухне было особое единение, хотелось, чтобы мне разрешил подголосок или строчку пропеть. Песня была великолепная, хотя никаких репетиций не было. Без Жени никто не пел.

Но это было редко, чаще в отсутствие Светы. Женя приводил друга с гитарой и бутылкой. И весь вечер они пели под две гитары и плясали, но у себя в комнате. А вся квартира, затаив дыхание, ходила по коридору и только жалела, почему щелка в двери такая узкая. Маленький Алеша тоже там, тоже подпевает, тоже пляшет.

А какой был Женя муж! Приведет Алешу из садика, выстирает белье к приходу Светы. «Светочка, я все сделал, пойдем в кафе». А она: «Ну кто тебя просил?» На день рождения купил ей в салоне подарок — картину, акварель «Сломанные маки». Я, грешным делом, ей завидовала. Она опять: «Так я и сама могут нарисовать». Рисовала, рисовала, все похоже, а не то.

Алеша подрос и стал тоже лихо плясать «Цыганочку с выходом». Говорим Жене: «Отдай Алешу в кружок, кругом полно клубов». А он: «Талант и так пробьется». Когда мы уехали, сменявшись со свекровью, Алеша уже не просто плясал, а изображал в танце и тоску, и отчаяние, и удаль.

Через месяц пришел к нам на