Заклятый враг графа Витте, министр финансов Коковцов, наоборот, вспоминает, что в тот момент под руководством графа Сольского проходит совещание по административной реформе: объединение министерств в полноценное правительство европейского типа с премьер-министром во главе. И почти все участники этого совещания, уверяет Коковцов, в ужасе – они боятся, что именно Витте, которого все считают интриганом, вот-вот станет новым «великим визирем». Впрочем, у Витте есть важный поклонник – это генерал Трепов, самый близкий к царю человек.

После долгого перерыва в августе 1905 года Боевая организация эсеров снова возвращается в Россию: и Савинков, и Азеф, и новые члены приезжают по подложным документам; главная цель прежняя – убить Трепова.

Приехав, Савинков и Азеф тут же замечают слежку и начинают привычно путать следы, договорившись вновь увидеться через три недели. Савинков едет в Финляндию, на дачу к своему тестю, знаменитому писателю Глебу Успенскому, и раздумывает, как бы найти Азефа. Вдруг к нему приезжает один из эсеровских активистов со странными новостями. Во-первых, Азеф уехал за границу, а вовсе не ждет Савинкова в столице. А еще приходила незнакомая дама и принесла анонимное письмо. В нем говорится, что «инженер Азеф» и «бывший ссыльный Т.» (то есть еще один член ЦК партии, Николай Татаров) – агенты тайной полиции. В том же письме перечисляются имена активистов, которых арестовали по их доносам.

Савинков, конечно, не верит: «Уже не говоря об Азефе, я и Татарова не мог заподозрить в провокации». Подозревая, что письмо – дело рук сыщиков, Савинков едет в Швейцарию – «советоваться с Гоцем и Азефом».

По дороге, в Хельсинки (тогда Гельсингфорс), он заходит в квартиру, где под усиленной охраной местных революционеров живет Гапон.

– Как ты думаешь, меня повесят? – такими, уверяет Савинков, словами приветствует его Гапон.

– Вероятно.

Дальше он описывает довольно комический диалог (в котором Гапон, конечно, смешон, а сам Савинков серьезен):

– А может быть в каторгу? А?

– Не думаю.

– А в Петербург можно мне ехать?

– Зачем тебе в Петербург?

– Рабочие ждут. Можно?

– Пути всего одна ночь.

– А не опасно?

– Может быть и опасно.

– Как ты думаешь, если вызвать рабочих сюда или в Выборг? Паспорт у тебя есть?

– Есть.

– Дай мне.

– У меня один.

– Все равно. Дай.

– Ведь мне самому нужен.

– Ничего. Дай.

– Слушай, не могу же я остаться без паспорта.

– Дай.

Савинков дает Гапону фальшивый паспорт на имя Феликса Рыбницкого. Дальше, по словам Савинкова, диалог продолжается:

– Так ты думаешь – повесят?

– Повесят.

– Плохо. Живым не сдамся! – заканчивает разговор Гапон, хватая лежащий у постели заряженный браунинг.

Свои воспоминания Савинков напишет много лет спустя – очевидно, что в 1905 году он намного более вежлив с Гапоном. Более того, Гапон для него – неоспоримый авторитет, поэтому он и отдает ему беспрекословно свой единственный фальшивый паспорт.

Савинков добирается до Женевы даже без паспорта. После недолгого совещания с Гоцем руководители партии решают, что обвинение против Азефа – клевета, а Татаров и правда шпион. Они его допрашивают, и он окончательно закапывает себя, путается в показаниях да еще к тому же пытается обвинить Азефа. Савинков берет организацию убийства Татарова на себя. Он оскорблен и возмущен. Савинков уверен, что это из-за предателя в терроре случился вынужденный перерыв – за полгода Боевой организации не удалось никого уничтожить.

Уже получив санкцию на убийство, он встречает на улице Афанасия Матюшенко, бывшего зачинщика восстания на броненосце «Потемкин». Матрос недавно виделся с Гапоном и восторженно рассказывает Савинкову, что «батюшка снарядил» корабль, который вез оружие в Петербург, «во время взрыва на корабле находился, едва-едва жив остался». А после этого, говорит Матюшенко, Гапон два месяца прожил в Петербурге и создал там «Рабочий союз». Из этого простодушный матрос делает такой вывод: «Эсэры… Эсдеки… Надоели мне эти споры, одно трепание языком. Да и силы в вас настоящей нету. Вот у батюшки дела так дела…»

Савинков взбешен. Он знает, что Гапона не было на судне во время взрыва. И что в Петербурге Гапон не был, а, прожив в Финляндии дней десять, вернулся за границу, так и не учредив никакого «Рабочего союза».

Через несколько дней Савинков встречает в Женеве самого Гапона – и сразу же начинает орать на него, обвиняя его в обмане.

«Как ты смеешь говорить мне, Гапону, что я лгу?» – возмущается Гапон. И требует у ЦК партии эсеров организовать третейский суд между ним и Савинковым. Савинков отказывается.

Для нескольких сотен искренних фанатов Гапон, конечно, остается самым любимым персонажем, но его уже давно нет в Петербурге, и у рабочих появляются новые герои. Один из них – тезка Гапона, адвокат Георгий Носарь, специалист по трудовым конфликтам. Летом он знакомится с членами Союза освобождения и Союза союзов, пытается создать новый рабочий кружок по гапоновской модели – и его на два месяца арестовывают. Это резко увеличивает его популярность. Носарь моложе Гапона, ему всего 28 лет.

Другая восходящая звезда – 25-летний Лев Бронштейн, социал-демократ по кличке Перо. До 9 января 1905 года он живет в Женеве, пишет для «Искры». Но после Кровавого воскресенья срывается и едет в Россию – то есть проделывает путь, обратный путешествию Гапона. Самый респектабельный из российских революционеров, живущий в Москве инженер Красин снабжает его фальшивыми документами – теперь у него паспорт на имя Петра Петровича Викентьева, товарищи по партии знают его по фамилии Яновский, а статьи он пишет под псевдонимом Троцкий. Троцкий, хотя и сохранил приятельские отношения с Лениным, после раскола считает себя меньшевиком – как и едва ли не все живущие в России марксисты.

После провала «Джона Графтона» никто не ждет быстрого развития событий. Полномасштабные протесты запланированы на зиму – к годовщине Кровавого воскресенья. Жену Троцкого арестовали на тайной сходке в лесу еще 1 мая, поэтому в сентябре он отсиживается в Финляндии, в пансионе «Рауха» («Покой»). Пока он там живет, погода портится, постояльцы разъезжаются, хозяйка умирает, и он остается совсем один. Пишет, гуляет, в соседней комнате лежит тело мертвой хозяйки, которое совсем не нарушает покоя Троцкого. Так продолжается до тех пор, пока не приезжает почтальон со свежими газетами. Троцкий узнает о начале забастовок и немедленно «покидает свой "Покой" навстречу лавине» – уже вечером он выступает в Петербурге, в актовом зале Политехнического института.

Троцкий присоединятся к только что созданному Петербургскому совету рабочих депутатов – организации, которая должна взять на себя руководство забастовкой столичных рабочих. Год назад председателем Совета наверняка был бы выбран Гапон. Если бы Троцкий приехал на день раньше – председателем, скорее всего, стал бы он. Но он опоздал – накануне его приезда Совет проголосовал за скромного рабочего Петра Хрусталева. Под этим псевдонимом скрывается только что вышедший из Петропавловской крепости адвокат Носарь.