Джоанна помедлила в дверях солара, наслаждаясь открывшейся взгляду идиллической картиной. Ее мать сидела на скамье под окном рядом со своей внучкой Рихенцей. Вниманием Беренгарии завладела Анна, предпочитавшая поместье Джоанны собственному. Изабелла, жена Уилла Маршала, болтала с Денизой, Хавизой и Лореттой де Браоз, новой женой графа Лестерского – лорды Ричарда по обыкновению приезжали к рождественскому двору с женами. Но бывали исключения. Джоанна задавалась вопросом, помнит ли Джонни хотя бы как выглядит его жена? Он так редко виделся с ней за восемь лет после свадьбы. Граф Честер был, ясное дело, один, поскольку свести их вместе в одной палате можно было лишь под угрозой меча. Золовка Джоанны Эла, графиня Солсберийская, отсутствовала по малолетству – ей исполнилось всего одиннадцать.

Джоанна перевела взгляд на супруга Элы, своего сводного брата Вильгельма Лонгспе. Два года назад Ричард устроил этот блестящий брак, принесший молодому человеку графский титул, но до приезда в Ле-Ман Джоанна ни разу не встречалась с Вильгельмом. Хотя он был выше, чем их отец, Джоанна подумала, что так, должно быть, выглядел Генрих в двадцать один – подобно другому их сводному брату Жоффу, да и самому Ричарду, бастард унаследовал рыжую масть Анжуйцев. Взгляд Джоанны сместился к племяннику и другому брату. Отто тоже отличался высоким ростом и крепким сложением. Замечает ли Джонни, что родичи по сравнению с ним кажутся великанами? Большинство мужчин собрались вокруг Ричарда, но Джон сидел в стороне, потягивал вино из позолоченного кубка, и наблюдал, как остальные беседуют и смеются. «Он похож на зрителя, а не на участника представления», – подумалось Джоанне. Она склонялась к мысли, что Джон заслуженно стал изгоем – даже ей едва ли удастся простить когда-нибудь его предательство. Однако она не могла до конца подавить шепот жалости, воспоминание о маленьком мальчике, который когда-то давным-давно жил вместе с ней в аббатстве Фонтевро.

Раздавшийся взрыв хохота вернул ее внимание к кружку мужчин. Раймунд как раз сказал что-то, остальные нашли это очень забавным, и она улыбнулась, довольная тем, что муж с братом так хорошо ладят. Она впервые была в разлуке с Раймундетом и скучала по нему сильнее, чем могла представить. Но девятимесячный ребенок слишком мал для поездки в три с половиной сотни миль. Несмотря на сильную, ощущавшуюся почти физически тоску по Раймундету, она все же была очень рада присутствовать при пасхальном дворе Ричарда, и сейчас, оглядывая солар, думала о своем счастье. Сестры и дочери королей обычно вступают в брак с чужеземными принцами, и это означает вечное изгнание с родины и из семьи. Такой была бы и доля Джоанны, если бы Вильгельм неожиданно не скончался, дав ей возможность вернуться домой и обрести то, чего не нашла на Сицилии: страсть, любовь, материнство.

Подняв взгляд, Алиенора заметила стоящую в дверях дочь, улыбнулась и поманила к себе. Рихенца любезно уступила тете место, и Джоанна, сев рядом с матерью, поцеловала ее в щеку. Алиеноре шел семьдесят четвертый год, но дух ее оставался таким же пылким, как в юности, даже если вмещающее его тело вело битву, обреченную на поражение. Джоанне казалось, что мать не изменилась за девять месяцев, прошедших с их последней встречи, и это стало для нее большим облегчением, ведь она понимала, что оставшиеся матери дни утекают неумолимо, как песок в часах.

На самом деле ее больше встревожил вид брата. Она не видела Ричарда семнадцать месяцев, и теперь ей казалось, что бремя королевской власти тяжелее отпечаталось на нем. Он не сбросил веса, который набрал, пока выздоравливал от раны в колено, и полнота, хотя и не столь заметная благодаря высокому росту, несколько старила его. Кроме того, он выглядел очень усталым, как будто давно не спал, и как только Рихенца ушла, Джоанна, понизив голос, сказала:

– Ричард не слишком хорошо выглядит, матушка. Может, он нездоров?

– Он постоянно в делах, Джоанна, – так же тихо ответила Алиенора. – И редко когда проводит пару ночей под одной крышей. Загоняет себя безжалостно, как и Гарри, требуя от своего тела такого, на что плоть и кровь не всегда способны. Но Гарри хотя бы не всегда воевал, в его царствование случались периоды мира. А вот Ричард живет в осаде с тех самых пор, как вернул себе свободу.

– Трудно даже сказать, матушка, кого из этого дьявольского отродья я ненавижу больше – Генриха или Филиппа. Раймунд говорит, это выбор между двумя гадюками, и, я полагаю, он прав.

– Я бы выбрала Генриха, – ответила Алиенора, и ее глаза сверкнули ледяным изумрудным блеском, – ведь если бы не его предательство, Филипп никогда бы не смог угрожать Нормандии. Ричард вернул себе почти все, что потерял за время плена, но от этого не становится легче. Четыре года непрерывной войны измотают кого угодно, даже Ричарда.

Их прервал слуга, принесший вино. Глядя на мать, Джоанна думала, что материнство длится от колыбели и до могилы, и страх за взрослого сына терзает не меньше, чем тревога за малыша.

Прошлой ночью, едва прибыв, они узнали вести о смерти. Престарелому папе настала наконец пора пережить свой собственный судный день. Новый святой отец Иннокентий III был почти на пятьдесят лет моложе, куда смелее и значительно энергичнее, заставив Анжуйцев задуматься, не сложился бы плен Ричарда совсем иначе, сиди уже тогда на папском престоле Иннокентий. Но вторая смерть стала потерей для их семьи. Мария, графиня Шампанская, дочь Алиеноры от французского короля, скончалась одиннадцатого марта в возрасте пятидесяти трех лет. Ее сестра Алиса, графиня Блуасская, умерла годом раньше, но смерть Марии стала большим горем для анжуйского двора – она была близка с Ричардом, который посвятил ей стихотворный плач, сочиненный во время германской неволи. Джоанна надеялась когда-нибудь познакомиться с Марией и знала, что мать тоже ждала встречи с дочерью, которой не видела после развода с Людовиком.

– Мне так жаль, матушка.

Джоанна больше ничего не сказала, но Алиенора ее поняла.

– Мария тяжело переживала смерть Генриха, как и я скорблю по ней. Ты ведь знаешь, моя дорогая, как больно терять детей. Не ожидала я пережить шестерых из них. Но я так благодарна, что у меня остаетесь и ты, и Ричард, и Леонора… – Она помедлила, надолго остановив взгляд на своем младшем, прежде чем добавить: —…и Джон.

И пусть Джон был назван как