Владимир с замиранием сердца склонился над упитанными телесами несносной девицы – в животе Аленки булькало, ревело и колобродило так же сильно, как шумит вода на речных перекатах во время весеннего половодья.

– Алена Митрофановна, чем же вас накормить? – озадаченно пробормотал Владимир.

– Не знаю! – обиженно всхлипнула она и оттопырила пухлую нижнюю губу. – Ести больно охота!

«У нее такой сердитый вид, что она того и гляди заживо меня проглотит, – думал он с тоской. – Может, попробовать еды ей заказать?»

Поручик захрапел еще громче, а Аленка тоненько заскулила. Владимир метнулся в столовую, но, не добежав до конца лестницы, вернулся: «А чего я мечусь? Закажу ей чугунок репы или ведро каши – это-то у меня хорошо выходит. Она – девушка непривередливая, все скушает».

Он вышел на середину спальни и, сев по-турецки, попытался сосредоточиться.

– Чего это вы, Владимир Иванович, такое делаете? Уселись, аки басурманин, какой! – Аленка выкатила рыжие в крапинку глазищи.

– Погодите, Алена Митрофановна, я пытаюсь еды вам раздобыть, здесь все так делают. Владимир сосредоточился на чугунке с репой. Раздался характерный стук. Но на пол приземлился не чугунок с репкой…

Поблескивая капельками жира, источая чесночный аромат, прямо на ковер, мягко, словно птичье пёрышко, приземлилось объёмистое блюдо с зажаренным поросенком, фаршированным рассыпчатой гречневой кашей.

«Ого! Какие щедрые сегодня у нас хозяева! – подумал он с обидой, – как для меня, так репку с кашей, а для Аленки, значит, порося».

Вслед за поросенком прямо с потолка свалилась огромная бычья нога, горячая и ароматная, будто ее только что сняли с вертела, гусь с капустой в широкой чугунной гусятнице, ведро вареной картошки, припорошенной укропом, миска с солеными огурцами и большая бутыль с квасом. При виде всего этого богатства, Аленка подпрыгнула с кровати и захлопала от радости в большие ладоши.

– Это все мне? – взгляд сделался масленым, а звук, идущий из живота, стал еще громче.

– Вам, уважаемая, вам. Чем богаты, как говорится, тем и рады. Так?

– Так-так! А можно я прямо на полу покушаю, на вашем коврике?

– Конечно, можно! Давайте разбудим нашего славного героя и предложим ему отобедать с вами?

– Ой, ну его, – отмахнулась жадная девица. – Он нудный, его кормить надобно из ложки. А мне неохота, да и еды мало, – она села тоже по-турецки прямо на ковер, подоткнув красный в горошек широкий подол, и взялась за жареную бычью ногу. Владимир и глазом не успел моргнуть, как острые Аленкины зубы впились в сочное мясо. Она расправилась с ногой в считанные минуты. Мясной сок тек по толстым щекам; проворная рука выуживала теплые, сдобренные маслом, рассыпчатые картофелины и отправляла их почти целиком в большой открытый рот; смачно хрустели темно-зеленые огурцы; гулко булькал хлебный квас. Так же быстро она расправилась и с поросенком, и с гусем. Когда на дне ведра оставалась лишь одна картофелина и маленькое мясное ребрышко от поросенка, Аленка ойкнула и испуганно покосилась на Владимира.

– Чего я, окаянная, сделала! Я же вам ничегошеньки не оставила, – проговорила она странным голосом, срывающимся на низкий баритон.

– Ничего, красавица. Я не голоден, – ответил Владимир и усмехнулся.

– Правда? – почти басом радостно констатировала она и икнула.

«Может, теперь она уберется куда-нибудь? – подумал Владимир. – Ничего не понимаю: она, поручик, откуда они все взялись? Неужто это все – грибы?»

А вслух произнес:

– Чего еще желаете, Алена Митрофановна?

Алена сладко потянулась и вскочила на ноги – оказалось, что за время своей трапезы она выросла еще на локоть и возвышалась, чуть ли не под-потолок. Вследствие быстрого роста, платье на Аленке стало ужасающе коротким – обнажились огромные ступни с толстыми щиколотками, выше шли крепкие, покрытые рыжим волосом, ноги. Аленка засмущалась и попыталась одернуть сарафан, но это у нее плохо получилось: сарафан не только не удлинился, но и затрещал по швам, а в некоторых местах и лопнул. Белая блузка натянулась без меры – казалось, упругие шарообразные груди вот-вот выскочат из тесного ложа.

– Чего хОчу? Ой, моченьки моей нет, как хотюча я стала! Я вас хОчу, Владимир Иванович! – почти мужским голосом проговорила она.

– Алена Митрофановна, я уже высказался на сей счет, и мне кажется, вы меня должны были понять…

– Да как мне вас понять, коли вы моей тяги понять не желаете. Грудям тесно, животу жарко, меж ног огнем все горит!

– А… это так бывает, когда насекомые в лобковых волосьях заводятся. Тогда и горит меж ног огнем, и зудится к тому же. Это – вошь окаянная. «Мандовая» – ей имечко. У нас в окопах была такая напасть после посещения полковой девицы, – ни с того ни с сего ляпнул сонный поручик, раскатисто всхрапнул и снова погрузился в сладкий сон.

– Молчи, старый дурак! – крикнула Аленка басом и, схвативши Владимира за руку, с силой бросила его на широкую кровать. А сама завалилась сверху и впилась в губы чесночно-огурцовым крепким поцелуем. Настырная рука шарила в поисках завязок от халата.

– Алена, вы меня раздавите! – захрипел Владимир, с трудом освобождаясь из горячих объятий «гренадерши».

– Ну, тогда ты, любый мой, ляг сверху, а я ноги-то раскину… – в порыве страсти несносная девица перешла на «ты».

Владимир не почувствовал знакомого влечения. Аленка обиженно посмотрела ему в глаза. Круглый масляный подбородок дрогнул, рыжие зрачки увлажнились. Аленка вновь была готова разрыдаться.

– А давай, тогда так, – будто осенило ее. Полная рука потянулась к шелковому шнуру, висящему возле стены, и дернула – бархатный балдахин прикрыл любовный альков от глаз дремлющего поручика. Затем она вскочила на ноги и, развернувшись к Владимиру внушительным задом, задрала подол…

То, что увидел Владимир, привело его в кратковременный ступор. Вся спина, ноги и часть белокожего зада Аленки были покрыты густым рыжим волосом. А между ног раскачивались внушительные, волосатые тестикулы. «Вот вам и belle femme»!

– Алена, это что? – пробормотал, вмиг побледневший, Владимир. Его замутило и повело сторону.

– Гиде?

– Там… Ты мужчина?

– Та нет… – протянула она, – я – и не баба, и не мужик… я этот, как его… Фродит. Так меня наш дохтур называл…

– Гермафродит???

– Ага, оно самое. Я название запамятоваю, да и выговорить тяжко – язык сломаешь. Но ты не пужайся, Владимир Иванович, я женского роду.

– Как так женского, когда у тебя там такое…

– Твое благородие, ты такой нудный, как и этот старый курощуп. Ну шо, тебе это так важно? Я тебя люблю, вот и ты полюби меня такую, кака я есть. Ежели людя любят друг дружку – у них завсегда все ладится. Я знаю: у тебя просто хвороба такая – «нестояк» называется… Сглазили тебя. Ты не сумневайся, я вылечу, – снова басом пообещала Аленка.