Странно, но меня совсем не беспокоили воспоминания о прошлом. Чувства перегорели, пролились слезами, и этот дом перестал производить столь давящее впечатление. Просто старые стены, пропахшие запустением. Они не вызывали той тоски, не причиняли боли, не давили и не кололи воспоминаниями об ушедшем.

Может быть, потому что с того визита изменилось очень многое? И я вдруг поняла, что дом для меня — не стены и крыша; очень сложно было назвать домом огромный и гулкий Нижний дворец. Меньше чем за луну гораздо важнее стало не «где», а «с кем». Мой дом теперь был там, где Ив, а здесь и сейчас — это просто каменная коробка.

Усевшись на скамейку через стол от фира, я обвела взглядом внутренний дворик, в котором мы разместились. Тусклый свет двух фирских огоньков — один у очага, второй над столом — почти не мешал разглядывать крупные звезды в проеме светового окна.

Некоторое время мы сидели, молча потягивая чай. Ощущение неловкости крепло, и я принялась лихорадочно искать тему для разговора. И наконец полюбопытствовала:

— Скажите, а вы местный? То есть родились в Вире? А город хорошо знаете?

— Местный, — кивнул он, кажется, всерьез озадаченный подобными вопросами. — А знать город — одна из моих обязанностей. Что именно вас интересует?

— Хотела узнать, нет ли поблизости школы, где обучают данов.

— Зачем вам? — он удивленно выгнул брови.

Я неопределенно пожала плечами, пытаясь подыскать ответ. Не сознаваться же, что я просто не знаю, о чем с ним говорить, а молчать не могу.

— Ну, я ведь еще не доучилась, — проговорила рассеянно.

— Здесь поблизости как раз есть одна, пять минут пешком в сторону центра города, — ответил мужчина с нечитаемым выражением лица.

— Почему вы так на меня смотрите? С ней что-то не так? — нахмурилась я. Пристальный и непонятный взгляд фира мне решительно не нравился.

— Нет, почему, обычная школа.

— Тогда в чем дело? — я совершенно растерялась. — Что случилось?

— Нет, ничего, — он качнул головой, как-то странно усмехнулся. — Просто собственные мысли, не придавайте значения. Мы ведь совсем не знакомы, и я могу ошибаться. Тем более они вам, скорее всего, не понравятся.

— Да уж давайте начистоту, вам ведь явно хочется высказаться. Иначе не стали бы пускаться в пояснения, — хмыкнула я в ответ.

Не понравится и не понравится, и пусть его. Я уже определилась со своим отношением к этому человеку и догадывалась, что именно он может сказать.

— Мне не верится, что вы в самом деле решили вот так уйти.

— То есть? — нахмурилась я.

— По доброй воле из-за какой-то ерунды поменять дворец на вот эту халупу? — мужчина чуть усмехнулся. — Просто сразу простить гордость не позволяет. Поломаетесь и вернетесь.

— А судите вы по себе? — ядовито поинтересовалась я. Конечно, чего-то подобного я и ожидала, но одно дело — предполагать, а совсем иное — слышать. Нравиться мне фир перестал окончательно. — Вы всегда ломаетесь, но прощаете, когда речь идет о больших деньгах?

Мужчина ответил на мою отповедь ошарашенным взглядом и поперхнулся чаем, а я воспользовалась этой возможностью, чтобы сбежать: извинилась, сослалась на усталость и ушла спать. Настаивать на продолжении разговора, спорить и требовать извинений страж не стал.

Может, я к нему несправедлива и не такой уж он вредный? Его тоже можно понять: вместо настоящей работы приставили сторожить непонятную девицу, которая гордо ушла от мужа, хлопнув дверью, после семейного скандала. Он ведь не знает, кто я, почему ушла и для чего мне нужна охрана. На его месте я бы тоже, наверное, подумала про придворную бездельницу, которая просто вертит хвостом. А Алый Хлыст почему-то идет у меня на поводу, тоже ведь неспроста…

Да уж, об этой проблеме я даже не подумала: о том, как это будет выглядеть со стороны. Не только сейчас, но и после, когда все закончится. Выходит, что я действительно прощу мужу измену ради жизни во дворце.

Тьфу! Нашла, о чем думать. Какая разница, что подумают посторонние? Главное, я-то знаю, что все это игра, что Ив меня любит, и помню, с каким трудом он на все это согласился. А на шепотки плевать, все равно я никого из этих людей не знаю.

Последняя мысль была разумной, правильной, но все равно не успокоила меня. Я долго ворочалась на постели, мысленно споря с фиром и с самой собой. Было то слишком жестко, то слишком душно, то хотелось пить, то подушка казалась жутко неудобной. Только после полуночи я забылась зыбким тревожным сном, из которого вынырнула, кажется, в следующее мгновение.

Сначала подумалось, что это продолжение бессонницы и такая вот прерывистая дрема, но почти сразу я поняла: нет, дело не в этом. В комнате кто-то был. Как раз в тот момент, когда я осознала его присутствие, он бесшумно прикрывал за собой дверь.

Умом я понимала, что дело в тщательно смазанных петлях, но почему-то от этой тишины накатил цепенящий, оглушающий ужас. Как будто по мою душу явился не хитрый смертный преступник, а сам Держащий-за-Руку.

Напрочь забыв о том, что я не одна, что где-то рядом есть не только красивый страж Серебряная Стрела, но другие, более подготовленные люди, я лежала, не в силах даже моргнуть, и по-детски отчаянно и глупо молилась, чтобы ночной гость меня не заметил.

Боги, да чтобы я по доброй воле еще во что-то такое ввязалась?!

— Где они? — голос прозвучал спокойно, буднично, но я все равно дернулась от неожиданности и еще сильнее сжалась на своем месте. Даже если бы хотела, не сумела бы ответить: паника схватила за горло ледяной ладонью, и я едва могла дышать. — Я знаю, что ты не спишь. Скажи, где они, и никто не пострадает.

— Кто? — сипло, почти беззвучно выдохнула я, но пришелец услышал.

— Бумаги твоего отца. В доме их нет, в гостевом доме в Далене тоже. Значит, они где-то у тебя, — невозмутимо пояснил он.

— У него не было никаких бумаг, только песни, — наконец с трудом справившись с голосом и немного уняв страх, проговорила я.

— Песни? — переспросил мой невидимый в темноте собеседник, и в его тоне мне послышалась растерянность. — И где эти… песни?

— В чехле с лирой. Там, в углу, — добавила я и махнула рукой в нужную сторону.

Не знаю, увидел ли мужчина в кромешной темноте этот жест и как он вообще ориентировался, но больше пришелец вопросов не задавал, а через мгновение напряженный слух уловил тихие необъяснимые звуки, кажется, из того самого угла.

Поведение и невозмутимость ночного гостя неожиданно благотворно повлияли на меня, панический ужас отступил, оставив после себя только настороженность и опасение. И я рискнула спросить:

— А что там должно быть? Какие такие бумаги?

В ответ пришелец невнятно хмыкнул; кажется, удовлетворять мое любопытство он не собирался.

— Что случилось со стражем? — продолжила спрашивать я, не особенно надеясь на ответ. Просто сидеть в темноте и тишине, ощущая, что буквально на расстоянии вытянутой руки находится убийца, было выше моих сил, а собственный голос успокаивал хоть немного.