Варяги, отбиваясь, давали время оставшимся в живых взобраться на лошадей, чтобы отступить без губительной спешки. Трое из смердов лежали недвижимо, остальные были почти все ранены и, охладев к битве, не мешали варягам, что было правильно, ибо очнись варяги от неожиданности и начни драться до последнего, потерь у русичей было бы больше.

Дубыня орал благим матом, пытаясь остановить кровь на рассечённой руке и расшвыривая могучими плечами пытающихся помочь ему мужиков. Двое варягов стонали, пытались отползти, их добили, сразу же сняв доспехи: стегачи с нашитыми бляхами, меч, топор и несколько сулиц, не считая мятых клёпаных шеломов.

Мужики восторженно орали, потрясая топорами и рогатинами вслед отступающим находникам, но только Колоту, Павше и Стреше было ясно, как им повезло, — неожиданным засадным ударом опрокинуть опытных в набегах воинов. Цена за победу была видна: трое убитых и страшная рана Дубыни — от плеча до локтя рука была разрублена, и будет хорошо, если рука останется, но одно было ясно: не вздымать теперь Дубыне целую копну сена. Вся надежда в повторении такого подвига только на детей, коим передастся медвежья сила их отца. Из варягов спаслись четверо, что при сравнении сил было неплохо. Павша, подмигнув Колоту, молвил:

— Ну вот, дядька, наконец мы сразились с тобой в одном бою, и никто не скажет, что сражался лучше нас.

Серебряная чаша, украшенная по кругу каменьями, перевернулась в полёте, роняя алыми каплями недопитый вишнёвый квас, ударилась о стену и, глухо звякнув, покатилась по полу.

— Гады! Падло! Дети облезлой суки и шакала! — Владимир не стеснялся своей ярости. Летело всё, что попадалось под руку.

— Кальв, твою мать! Когда ты перетянешь на нашу сторону упландцев? Ты, Турин, сделай что-нибудь, ведь знают тебя варяги! Блуд, где обещанные воины? Стейнар жгёт мои сёла, а я не могу смердов защитить! В людях говорят, что хуже, чем сейчас, никогда не было!

Ручейками стягивались к Киеву ратные. Друг Блуда Колот вместе с воинами, что ходили со Святославом в большом селе Древичи, отобрали ратников из ближайших селений, проверили их в поединках, оценив силу и ловкость. Когда-то Блуда и Колота так же оценивал Ратша Волк, молодой тогда ещё воевода. Утром Колот привёл почти четыре десятка человек, и Блуд не успел ещё сказать об этом князю. Народ шёл. Пусть это были не обученные ратному искусству кмети, но в строю биться умели — каждый год дерутся стенка на стенку, невольно обучаясь чувствовать локоть соратника и драться в строю, как в одном слитном теле. Поэтому некогда набранные в войско от сохи смерды насмерть стояли под Доростолом против ромейских гоплитов[215].

— Есть люди, княже! — сказал Блуд. — Дня два ещё, и более тысячи у нас будет.

— Одно плохо, что варяги тоже понимают это и сидеть вряд ли будут спокойно, — заключил Добрыня.

— Варяги поставили острог за Предградьем, — Владимир рассуждал вслух, — и прав Добрыня: времени у нас нет. Ждать больше не будем. Ты, Блуд, и ты, Хвост, возьмите всех людей и обложите острог, чтобы варяги больше не выходили оттуда. Кальв и ты, Турин, с нашими варягами переймите вымолы с кораблями находников.

Воеводы переглянулись: дело было отчаянное, дойдёт до крови. Кальв возразил:

— Я обещаю, что перетяну упландцев на свою сторону. Дай мне времени до конца дня. Если не выйдет, то будем делать, как ты задумал.

— Попробуй, — согласился князь, — только вряд ли уход упландцев заставит Стейнара и его збродней сдаться.

К пабедью из Витичева прискакал вестоноша. За добрую весть, им принесённую, князь наградил удивлённого ратника гривной серебра: от князя хортицких росов Игоря в Киев шли два десятка лодок с ратной помощью, завтра к вечеру они должны быть здесь.

Чувствуя растущее напряжение и не собираясь отступать, варяги без надобности из острога не выходили, особенно после того, как в Киев стал стекаться ратный люд. Стейнар предлагал напасть на Киев:

— Пора! Не то люди воинские стекутся, и при всей нашей доблести мы не возьмём того, чего хотели.

Ядарца поддержали руяне, упландцы, которые, после угроз Кальва Олавсона мстить их домам на родине, начали сомневаться в своём выборе, отказывались от нападения на Киев:

— Если мы нападём на Киев, то потеряем много людей, и неизвестно, найдём ли там достаточно добычи, — сказал Одд с Волчьего Холма. — Если мы дождёмся любого решения Вальдамара, то ничего не потеряем, ибо он заплатит нам не меньше обычного.

Без упландцев у Стейнара оставалось шесть с половиной сотен викингов — сила немалая, но и у Владимира было не меньше, и все, как говорят, ходили в походы с самим Свентицлейвом, к тому же люди Хлёда Метателя Копий были на стороне конунга. Стейнар Сильный, придя в бешенство, ругал Одда и его земляков, чем ещё больше отвратил их от себя:

— Упландцы никогда не были первыми в битвах, предпочитая драться за спинами других! Стьюбьёрн не зря ушёл от вашего конунга Эйрика Губителя Братьев, способного только бить в спину! Уходите, мне не нужны трусы!

Напрасно руянский княжич Любомир, Храни из Гаутланда и многие старые викинги уговаривали Одда и остальных упландцев не злиться на Стейнара за горячие слова. Любомир, поддержанный Храни, высказал Стейнару:

— Никто тебя не выбирал хёвдингом над нами, ядарец! И впредь тебе придётся обсуждать с нами любое твоё решение, касающееся наших людей! Иначе нам будет проще продать твою голову Вальдамару за цену, хоть и меньшую, что мы решили взять, но достаточную для того, чтобы мы были довольны.

Тем временем люди князя обнесли острог полукольцом: вроде не осада, но и выйти никуда не дадут, к тому же викингов отрезали от кораблей. Варяги без удовольствия отметили много окольчуженных кметей. По повадкам, привычке носить оружие, по тому, как их слушаются плохо оборуженные ратники, было ясно — осаждающих одолеть будет нелегко. Вскоре стали приводить сторожу с кораблей; тех, кто сопротивлялся, старались обезоруживать и вязали; если не получалось, то убивали. Живых отпускали к своим в острог. Пора пришла пожалеть об ушедших упландцах — двести с лишним мечей, ставших на сторону Владимира, были бы сейчас явно не лишними. На совете хёвдингов приняли решение: говорить с конунгом. Переговоры должен был вести Стейнар Сильный, придумавший наложить дань на русов. Однако посланные к конунгу послы вернулись ни с чем: Вальдамар желал говорить со всеми хёвдингами разом в своём теремном дворе, что было опасно, ибо никто не забыл, что случилось с Ярополком. На решение варягам дали два дня. Как раз в это время должны были кончиться кормы, выданные им конунгом и которые больше давать не собирались.

Между хёвдингами разгорелся разлад, накапливавшийся по мелочам, начиная от распределения кормов до собственного видения задуманного дела. Теперь, когда пошло всё не так, как мыслилось, острота возникшего напряжения прорвала нарыв, выпустив гной наружу. Любомир обвинил Стейнара и хёвдингов: