class="p1">Французы серьезно задумались над стратегическими целями морских операций, и заманчиво предположить, что они знали, что делали. Но, скорее всего, это было не так. Николя Бегюше подготовил меморандум для французского королевского Совета, который показал, что он прекрасно понимал экономические последствия морской войны. Мощный флот, указывал он, мог нанести ущерб прибыльной английской торговле вином, рыбой и солью, лишив английских моряков средств к существованию и затруднив Эдуарду III комплектование своих кораблей. Получив контроль над морем, французы также смогли бы оказывать более эффективную помощь шотландцам. Но Бегюше ничего не говорил о разрушительных набегах на английские прибрежные города. Вероятно, он рассматривал их как простое средство поднятия военного духа и источник грабежа для вознаграждения верных моряков[378].

Несмотря на растущие финансовые затруднения (в декабре на год была прекращена выплата жалования государственным служащим), французское правительство уже в 1338 году взяло на себя обязательство вести морскую войну в значительно возросших масштабах. В конце октября 1337 года его представители заключили контракт на аренду флота из двадцати больших средиземноморских галер у частного синдиката генуэзских судовладельцев, организованного Антонио Дориа. Чуть позже аналогичный контракт на семнадцать галер был заключен с другим синдикатом, членами которого были генуэзские изгнанники в Монако, собранные семьей Гримальди. Дориа принадлежал к одной из великих генуэзских семей гибеллинов. Гримальди и их друзья были гвельфами. Но их объединяла погоня за корыстью. Капитанам галер хорошо платили и обещали половину доли от всей захваченной добычи. Согласно контрактам, они должны были прибыть в порты французского Ла-Манша к концу мая 1338 года и прослужить не менее трех месяцев после этого. Для службы в Бискайском заливе Филипп VI нанял еще один флот у кастильцев, главной морской державы Атлантического побережья, которые заключили контракт на поставку эскадры из двадцати галер. В сочетании с собственными силами Филиппа VI прибытие всех этих кораблей увеличило бы численность французского флота примерно до восьмидесяти галер, не говоря уже о гребных баланжье и парусных судах[379].

* * *

К декабрю 1337 года экспорт английской шерсти во Фландрию был под запретом уже более года. Никаких лицензий не выдавалось, даже по дружбе или за наличные деньги. Корабли останавливали и обыскивали на предмет контрабанды. Экспортеров обязали внести залог, который был бы конфискован, если бы не было представлено доказательств того, что шерсть попала к друзьям короля. Часть шерсти, видимо, попадала во Фландрию окольными путями, но если и так, то в небольших количествах и по высоким ценам. Бедствие нарастало по мере того, как сукноделов увольняли все в больших и больших количествах, а ремесло, которое их кормило, увядало. В новом году французская корона окончательно потеряла контроль над Фландрией. Это один из немногих примеров в истории полностью успешной экономической блокады[380].

Брюгге, традиционный разжигатель фламандских восстаний, играл пассивную роль. Лидерство среди фламандцев взял на себя Гент, самый крупный из городов, самый упорный в отстаивании своей автономии и привилегий, и единственный, чьи стены не были разрушены победившими французами в начале века. Вероятно, Гент, не имевший банковских и судоходных интересов Брюгге, также больше других пострадал от английского шерстяного эмбарго.

В первые месяцы 1337 года главным фламандским сторонником соглашения с Англией был городской рыцарь по имени Сотье де Куртре, известная фигура в Генте, который был достаточно влиятелен, чтобы заслужить пенсию от обеих сторон. Согласно французским источникам, которые в некоторой степени подтверждаются английскими, он пытался убедить горожан Гента и Брюгге заявить о своей поддержке континентальной коалиции Эдуарда III и покупал друзей на английские деньги. Но Сотье был неосторожен. В начале лета 1337 года он провел несколько встреч с английскими агентами в Генте, о которых было доложено французскому правительству. В результате 6 июля 1337 года он был арестован офицерами графа и обвинен в государственной измене[381]. Дело Сотье де Куртре открыло глаза французскому правительству на слабость их позиций во Фландрии. Оно также сделало это положение еще более слабым. Ведь как гражданин Гента Сотье имел право на суд в судах города и не должен был быть арестован по приказу короля. Министры Филиппа VI были ошеломлены силой реакции на этот арест. Они хорошо понимали деликатное положение Фландрии и важность успокоения общественного мнения. Хотя они не отпустили Сотье де Куртре, они пошли на другие уступки, которые могли бы иметь еще более широкий резонанс. В августе 1337 года было решено сократить репарации за прошлые восстания, задолженность по которым составляла уже около двух лет. В Брюгге была отправлена комиссия в составе не менее пяти высокопоставленных королевских советников, чтобы объявить об этой уступке. Вскоре последовали дальнейшие уступки, и в ноябре 1337 года, после появления Уолтера Мэнни в устье Шельды, епископ Теруанский прибыл с новым посланием от короля Франции, обещавшим, что репарации будут не только сокращены, но и полностью отменены, если он убедится в лояльности фламандцев[382].

Но этого было недостаточно. В условиях экономической катастрофы, охватившей фламандские города, выплата репараций все равно не могла быть обеспечена. Что было необходимо, так это восстановление текстильной промышленности, а все, что Франция могла предложить в этом направлении, — это отказа от собственного производства шерстяных тканей, которое и так было небольшим и низкокачественным. Пока французские министры торговались за лояльность городов, неизвестные, возможно неофициальные, представители фламандцев вели тайные переговоры с английским агентом Джоном де Вумом во Флиссингене. Эти переговоры почти наверняка касались условий, на которых Эдуард III разрешил бы ввоз шерсти во Фландрию. Давление на фламандцев усилилось в декабре, когда в Дордрехт прибыл полугодовой сбор шерсти и прозвучала открытая угроза, что если фламандцы не подчинятся, то англичане организуют в Брабанте основное производство, что нанесет долгосрочный ущерб торговле Брюгге[383].

В конце декабря 1337 года во Фландрии произошло восстание. Точный ход событий проследить трудно. 28 декабря в Генте произошла большая вооруженная демонстрация на лугу у западной стены города, возле цистерцианского монастыря Бийлоке. После этого, 3 января 1338 года, было назначено чрезвычайное правительство города в составе пяти капитанов. Был введен всеобъемлющий контроль над ценами на продукты питания, комендантский час и приняты жесткие меры против беспорядков. Лица, не сочувствующие движению, многие из которых бежали в церкви или в пригородные деревни, были изгнаны. Брюгге и Ипр, два других крупных города Фландрии, последовали примеру Гента[384].

Лидером революции с самого начала, и эффективным правителем Фландрии на протяжении почти всех последующих семи лет, был выдающийся патриций и демагог Якоб ван Артевелде. Ван Артевелде ранее не играл заметной роли в делах Фландрии, и о его происхождении известно очень мало. Он был купцом из Гента не старше среднего возраста. Он был богат, но не занимал никаких государственных