Его слова не стали для Хэсины сюрпризом, но она не могла ему об этом сказать. Не могла признаться, что все это время выдумывала историю его жизни.

– А что же твой друг? Который украл слишком много?

– Мой друг. – Пальцы Акиры переместились к ее позвоночнику, и ее сердце забилось в два раза быстрее. – Это я сам.

Его голос звучал напряженно, как будто он совершенно не хотел об этом говорить. Но Хэсина продолжила, подыгрывая ему.

– Что же ты украл?

Он медленно поднял руку.

– Человеческие жизни.

Акира заговорил о своем прошлом – это было все равно как если бы солнце село на востоке. Акира оказался убийцей. Сочиняя свою маленькую глупую историю о нем, она угадала правду.

Акира оказался убийцей.

Она сидела на кровати рядом с убийцей.

Она попыталась откашляться.

Ничего не изменилось, убеждала себя она. Он оставался Акирой, ее представителем.

Он добавил, что его специальностью были яды. Сейчас это казалось таким очевидным. Он хорошо разбирался в них, обладал относительным иммунитетом, мог делать противоядия, – а как оказалось теперь, еще и мази. Но Хэсину интересовало другое:

– Почему ты рассказываешь мне об этом?

Акира затих.

Она обернулась, не забыв запахнуть воротник, и посмотрела на него. Он открыл глаза и поднял взгляд на потолок.

– У меня никогда не было возможности кому-нибудь об этом рассказать, – проговорил он, рассматривая мешочки с женьшенем. – Люди умирали, принимая меня за человека, которым я не являлся.

Акира перевел взгляд на нее, и Хэсина прочитала в нем все, что он не мог сказать. Страх – я боялся, что ты умрешь. Мрачную решительность – я должен был тебе рассказать. Печаль – даже если теперь я потеряю тебя.

– Хорошо, – выговорила Хэсина, чувствуя себя такой же уязвимой, каким сейчас был Акира.

– Хорошо?

– Да. Хорошо.

Его взгляд стал жестче.

– Я убивал людей.

– Я знаю. – Ну, то есть теперь она знала это наверняка.

– Знатных людей. Крестьян. Детей. Стариков. Я убивал их, просто потому что мог.

– Я в это не верю.

Уголки его губ дернулись вверх, и он грустно улыбнулся.

– Вы не хотите в это верить. Но это правда.

– А как же чудовища, которые бродят в ночи?

– Чудовище – это я сам.

– А как же призраки, которые до сих пор преследуют тебя? – настаивала Хэсина. – Если бы ты и правда был чудовищем, думаешь, тебя бы все еще мучили кошмары о твоем прошлом?

Акира замолчал, на этот раз надолго.

– Вы должны бояться меня.

«Боитесь ли вы?» – спросили его глаза.

Хэсину пугали люди. Она пугала саму себя. Но Акира? Она взглянула на него, охватив взглядом все маленькие изъяны: крохотный шрам, пересекающий правую бровь, небольшой рубец над верхней губой, голубоватую венку, просвечивающуюся под левым глазом, на который падала его челка.

Она дала ему ответ – коснувшись воротника его ханьфу и встав на колени. Она перекрыла ему доступ воздуха и заговорила с ним без слов.

Тысяча мгновений слилась в одно. Возможно, прошла одна секунда, а может быть, и сотня, прежде чем Акира отреагировал.

Он дернулся назад. Они оба задыхались. На его губы падал лунный свет. На ее губах остался его вкус.

Вдруг Хэсину накрыло понимание, и у нее снова перехватило дыхание.

– Это ты боишься, – вслух произнесла она.

Ты боишься, что тебя примут таким, какой ты есть.

Акира провел рукой по глазам, как будто не хотел ее видеть – или как будто не хотел, чтобы его видела она.

– На самом деле я не тот человек, за которого ты меня принимаешь.

– Я тоже. – Кто она? Что она такое? Если бы она рассказала Акире правду о своем отце, кем бы он посчитал ее: наследницей убийцы или наследницей спасителя? Или он просто продолжил бы видеть в ней… ее саму?

– Я не могу изменить то, как меня видят люди, – сказала Хэсина. – Так же как ты не можешь изменить свое прошлое. Но я могу принять это.

Акира встал с кровати.

Она тоже вскочила на ноги.

– Я принимаю тебя.

Он пошел к двери.

Она, спотыкаясь, побежала вперед и встала перед ним.

– Такая, как я есть, – я принимаю тебя таким, какой есть ты.

Он попытался обойти ее. Хэсина сделала шаг назад и уперлась в дверь. Одной рукой она по-прежнему сжимала свой воротник, вторую же вытянула в сторону, чтобы преградить ему путь.

– Поэтому, пожалуйста…

У Хэсины перехватило дыхание, когда Акира поднял руку над ее головой и оперся о дверь, заглянув ей прямо в глаза.

– Останься.

* * *

Он остался.

Он отнес ее на кровать и сел на пол рядом с ней. Комната погрузилась в тишину. У Хэсины было множество вопросов, но она не хотела вынуждать его на них отвечать. Наконец Акира заговорил сам.

Он рассказал ей историю о мальчике, который остался сиротой, потому что его родители попали в руки к кендийским работорговцам. Его вырастил мастер, работавший с ядами. Мальчику еще не исполнилось и одиннадцати, когда он вступил в гильдию, в которой, помимо него, насчитывалось еще двадцать три убийцы. Днем он работал на обычных заказчиков – на принцев, страдавших паранойей, на жадных баронов, на людей, которых бросили возлюбленные. Ночью он совершал убийства по заказу секты под названием «Красный амариллис»[40]. Они убивали всех, кто был связан с кендийской работорговлей. Хозяев и их семьи. Землевладельцев и надзирателей. Счетоводов, и организаторов перевозок, и секретарей. «Зло нужно вырывать с корнем», – часто напоминал руководитель секты сероглазому ребенку, который всегда внимательно слушал, что ему говорят, и принимал слова других за правду.

Мальчику дали новое имя – теперь его называли Призраком, потому что он убивал совершенно бесшумно. В нем видели угрозу даже его братья и сестры по гильдии. Никто из них не заметил, когда однажды вечером мальчик не пришел в столовую, и никто не разглядел кровь на руках одного из братьев. Они смеялись и шутили, словно одна большая семья, пока мальчик лежал в канаве на обочине улицы с резаной раной, которая тянулась от шеи до пупка, как будто он был свиньей, которую хотели разделать на мясо. Он, как всегда, молчал, потому что не надеялся, что кто-нибудь придет.