— Ревматизмом поражены и другие места, кроме мизинца, — уверил он Доутри. — Вот здесь, как раз на вашем лбу, бьюсь об заклад. Минуточку, пожалуйста. Скажите, когда будет больно. Сидите смирно, потому что я вовсе не хочу причинять вам боль. Я только хочу убедиться в правильности своего диагноза. Вот так. Скажите, когда вы что-нибудь почувствуете. Ревматизм очень причудливая болезнь. Поглядите-ка, мисс Джадсон, держу пари, что вы еще такой формы ревматизма не видели. Поглядите. Он ничего не чувствует. Он думает, что я еще не начинал.

Но, переставая говорить, доктор проделал нечто, чего Доутри не мог бы и вообразить и что заставило смотревшего на них Квэка подумать, не сон ли это — так невероятно и неправдоподобно это было. Длинной иглой доктор Эмори исследовал темное пятно на лбу Доутри. Он не делал уколов, но ввел иглу под кожу с одной стороны пятна и вывел ее наружу, через всю нечувствительную зону инфильтрата[57]. Квэк глядел, выпучив глаза, но его хозяин не дрогнул и не шелохнулся за все время этой операции.

— Чего же вы не начинаете? — потеряв терпение, спросил Доутри. — Мой ревматизм вообще не идет в счет. Все дело в опухоли этого парня.

— Вам надо серьезно лечиться, — уверял его доктор Эмори. — Ревматизм трудно поддается излечению. Его запускать нельзя. Я вам назначу курс. Теперь вы можете встать, посмотрим вашего негра.

Но перед тем как Квэк улегся, доктор Эмори разложил поверх кресла простыню, которая насквозь чем-то пропахла. Он уже приготовился осмотреть Квэка, но словно спохватился и поглядел на часы. Увидев, который час, он с упреком обернулся к своей помощнице.

— Мисс Джадсон, — холодно и внушительно сказал он, — вы меня подвели. Вот уже без двадцати двенадцать, а вы ведь знаете, что мне ровно в половине двенадцатого надо было переговорить с доктором Хэдли. Воображаю, как он меня проклинает! Вы же знаете, какая он брюзга!

Мисс Джадсон, смиренно признав свою вину, кивнула головой, точно ей все это было хорошо известно. На самом деле она насквозь видела своего патрона, но до этой минуты ничего не слыхала о предстоящем ему в одиннадцать тридцать свидании.

— Доктор Хэдли принимает здесь напротив, — пояснил доктор Эмори, обращаясь к Доутри. — Наш разговор не займет и пяти минут. Мы с ним расходимся во мнениях. Он поставил диагноз — хронический аппендицит и хочет оперировать больного, а я утверждаю, что это пиорея, распространившаяся из полости рта и заразившая желудок, и больного надо лечить, смазывая эметином рот, а тогда сам собой поправится и желудок. Вы, конечно, в этом не разбираетесь, но все дело в том, что я убедил доктора Хэдли пригласить на консилиум доктора Гренвилля — он дантист и специалист по пиорее. Они оба ждут меня целых десять минут. Я бегу! Через десять минут я вернусь, — крикнул он в дверях. — Мисс Джадсон! Пожалуйста, успокойте пациентов в приемной.

Он вошел в кабинет доктора Хэдли, хотя здесь никакого больного аппендицитом или пиореей не было, да и вообще не было живой души. Он сразу подошел к телефону и набрал один за другим два номера: первый — председателя санитарного управления, второй — начальника полиции. Ему повезло, он застал обоих на службе и, фамильярно называя их по именам, с большим жаром сообщил им какое-то секретное известие.

Вернувшись к себе в кабинет, он явно был горд собою.

— Я так и сказал ему, — обратился он к мисс Джадсон, удостаивая по пути своим доверием и Доутри. — Доктор Гренвилль поддержал меня. Самая настоящая пиорея, конечно. Операция тут не требуется. Мы теперь хорошенько смажем ему эметином все гнойники. Ба! Приятно оказаться правым. Я заслужил хорошую сигару. Что, верно, мистер Доутри?

И пока баталер кивал головой, доктор Эмори закурил толстую гавану, продолжая хвалиться вымышленной победой над коллегой. Разговаривая, он забыл о своей сигаре и, случайно прислонившись к креслу, по явной небрежности не заметил, что горящий конец сигары уперся в конец одного из согнутых пальцев Квэка. Кивок в сторону наблюдавшей за ним мисс Джадсон предупредил ее не удивляться ничему, что последует дальше.

— Знаете, мистер Доутри, — с энтузиазмом продолжал Уолтер Эмори, гипнотизируя своим взглядом Доутри все время, пока горящий конец сигары упирался в палец Квэка, — чем старше я становлюсь, тем больше убеждаюсь в том, что врачи часто непродуманно и слишком поспешно прибегают к операциям.

Огонь все еще жег живую плоть, и легкая струя дыма, отличная по цвету от обычного сигарного дыма, поднималась от места соприкосновения пальца Квэка с сигарой доктора Эмори.

— Возьмите пациента доктора Хэдли. Я спас его не только от рискованной операции, но и от расходов на врачей и на лечение. Я с него ничего за это не возьму. Хэдли тоже получит какой-нибудь пустяк. Доктор Гренвилль всего-навсего возьмет с него за весь курс какие-то жалкие пятьдесят долларов. Итак, не говоря уже об опасности, угрожавшей его жизни, и обо всех связанных с операцией волнениях, я спас ему в общем тысячу долларов круглым счетом — на врачей и больничный уход.

Пока он, все еще гипнотизируя глазами Доутри, разглагольствовал, запах паленого мяса начал распространяться по кабинету. Доктор Эмори с наслаждением вдыхал его. Мисс Джадсон давно почуяла его, но она была предупреждена и не подавала виду. Она не смотрела на руку Квэка, но ее обоняние говорило ей, что сигара все еще жжет его палец.

— Что здесь горит? — вдруг спросил Доутри, потянув в себя воздух и озираясь вокруг.

— Довольно гнусная сигара, — заметил доктор Эмори, поднимая ее и критически разглядывая. Он поднес ее к носу, и на лице его выразилось отвращение. — Я не думаю, что это даже капустные листья. Я скорее готов признать, что это дрянь, которой я не знаю и знать не хочу. В этом все и дело. Они выпускают хороший новый сорт сигар, всячески их рекламируют, а, когда сигары получают широкое распространение, подмешивают плохой табак. Больше я их не беру, благодарю покорно. С этого дня я меняю марку!

С этими словами он бросил сигару в плевательницу. А Квэк, откинувшись на самом удивительном кресле, на каком ему когда-либо приходилось сидеть, и не подозревал, что его палец прожжен на целые полдюйма, и только спрашивал себя, когда же, наконец, доктор перестанет разговаривать о пустяках и приступит к осмотру его опухоли.

И вот тут-то Дэг Доутри в первый и в последний раз в своей жизни потерпел крушение. Крушение его было безвозвратное и окончательное. Жизнь с ее плаваньем по бурным морям, на вздымаемой волной палубе, через волшебную страну пассатов, из порта в порт — все это окончилось для него здесь, в кабинете Уолтера Меррита Эмори, пока невозмутимая мисс Джадсон глядела и удивлялась тому, что человек может не чувствовать, как горит его собственная рука.

Доктор Эмори продолжал разглагольствовать и, несмотря на переполненную приемную, взял новую сигару и произнес не слишком длинную, но весьма оживленную и интересную речь на тему о сигарах, о табачных листах и о приготовлении табака во всех странах земного шара, производящих этот продукт.