Самое грустное и самое смешное в этой истории то, что сидящий передо мной Вовочка на самом деле не помнит, что произошло вчерашним вечером там, на КПП. Он по-русски чистосердечно раскаивается и молит бога дать ему вспомнить хоть один сюжет неудавшейся вечеринки. Но водка зла и неумолима. Она начисто высушила воспаленный пьянками мозг.

Тайд же, верный каждому второму своему слову, действительно выставил у общежития пост — автоматчика ППС.

Такая практика применялась и раньше, но в большинстве случаев оказалась бездейственна. То попадался какой-нибудь добрый чеченец, что с полуслова вникал во все беды контры, то ленивый, что просиживал не у общежития, а где-нибудь у товарищей в кабинете нижнего этажа, то еще какой-нибудь. Все мы люди. Но все же отсутствие контроля над нами складывалось именно из того, что, имея таких командиров, как Тайд, Рэгс и Рамзес Безобразный, что буквально разрывали личный состав на части, поторапливая его находиться в трех местах одновременно, стоящие на посту общежития пэпээсники зачастую проводили там целый день до вечера. Менять их было некому. Вот и не выдерживал этот пост больше чем два-три дня, вот и втихаря сам себя распускал и разбегался.

Так и сегодня. Все кому не лень, по поводу и без повода, шмыгают мимо часового на этаж и обратно.

Еще Тайд принял решение конфисковать у контрактников путем внезапного шмона весь неучтенный боекомплект. Учтенный — это четыре магазина, сто двадцать патронов. Мы сами здесь покупаем или вымениваем на что-нибудь у омоновцев и армейцев патроны, ракетницы, гранаты, а уезжая домой, раздаем их друг другу. Немалый труд и деньги вложены в каждый неучтенный здесь Тайдом патрон.

Я злорадно и долго себе представляю, как копошащийся в моих вещах Тайд взлетает на воздух от заготовленной для него гранаты. А на самом же деле ищу укромное место, куда действительно спрятать свое, без преувеличения сказано, богатство из тысячи патронов и пяти гранат.

За целый день ни одного выезда.

Проснувшись раньше всех, я бесцельно шатаюсь по спящему кубрику, залезаю в кастрюлю с остатками каши, шуршу бумагой в пустом ящике из-под консервов, хлюпаю носом у умывальника. Надсадное пение скрипучих половиц ходит за мной по пятам. Разогнав в кубрике чужой сон, наконец выбираюсь на улицу.

У лестницы уже маячит выставленный начальником постовой чеченец. Он подает мне руку и негромко затягивает:

— Ох, рано встает охрана!..

Утренний развод. Инфантильное создание Рэгс прячется за кубическим метром тайдовского корпуса и, как эхо, повторяет из-за спины его приказы. Сам начальник который день не в духе. Ему не до нас. Отгремев необходимой гневной философской речью о смысле жизни, он бросает отдел на произвол судьбы и становится безопасен.

Что-то пытается сказать потерявшийся от такой скорой развязки Рэгс. Пока он решает, выступить или не выступить, мы откалываемся от общего строя и упрямо подбираемся к лестнице общежития, где, задумавшийся над речью Тайда, влочит бремя грустных своих обязанностей часовой поста. Жулики, неутомимые вояки и любители выпить, контрактники, не подавая вида, втихаря бродят вокруг да около часового и, улучив нужный момент, особенно ловкие просачиваются туда, куда им запрещено сегодня проникать.

Попав в число последних, я до самого обеда сплю или читаю похищенную на время в красноярском ОМОНе, но так туда и не возвращенную «Конармию» И. Бабеля.

Богатая фантазия затаскивает меня в яростные вихри Гражданской войны. Неподкупная точность описания человеческих чувств и реальность, в которой они кипят, перемалываются и гибнут, сходят со страниц потрепанной книги в окружающий меня мир, перескакивают одинаковым горем в хоровод сегодняшних дней.

После обеда втроем со Сквозняком и Вождем мы мучаемся бездельем в кабинете участковых, где заочно закапываем в глухую могилу Безобразного и рассказываем друг другу старые анекдоты:

«— У меня был героический дедушка! Днепрогэс строил, Беломорканал рыл, целину поднимал… Жаль, что на БАМ не успел…

— Помер?

— Да, нет. Срок кончился».

Закрывшийся от окружающего мира в тепле тесного кабинета, тянется праздник ленивой нашей души. За анекдотами, скукой, среди пыли казенных бумаг, мы проживаем безрадостный день. Как и предыдущие до него, он не приносит никаких результатов работы. Да и какие тут результаты? Мы не болеем ни за этот отдел, ни за какую работу вообще. Слишком по-скотски к нам относятся, слишком часто нас не считают здесь за людей. Плюют на судьбу своего отдела и сами чеченцы.

Сжав простор широких горизонтов, из-за низких облаков неба ползет скорый осенний вечер. На плацу скапливается и разваливается на части серый строй, чеченцы спешат домой на вечернюю молитву, русские варят ужин, гремят на заднем дворе тазами и ведрами, треплют за горло свою тоску. С обеда отключено электричество.

Мы валяемся на кроватях по своим кубрикам, жжем вместо свечей таблетки сухого спирта, курим и без устали ворошим события прошлых дней. Ара, захрапевший в самом разгаре разговора, бормочет что-то несвязное и дергает обутыми в ботинки ногами. В сторону спящего тычет толстые свои пальцы Сквозняк:

— Видать, концы скоро отдаст! Ишь, как мечется-то! Поди, снится-то не рокот космодрома, боевики окружили, в плен берут…

Мы с Опером тихонько посмеиваемся. Последний достает со стены автомат, вынимает магазин и, передергивая затвор, кричит на всю комнату:

— Аллах акбар!!! Нападение!

Ара, привычный уже к таким розыгрышам, но всегда втайне опасающийся, что это вовсе не розыгрыш, быстро и аккуратно приподнимается с постели, спускает вниз ноги, щупает под подушкой собственное оружие. Стремясь выглядеть беззаботным, он направляется на улицу. На спине предательски болтается автомат:

— Спать не дадите. Пойду до туалета прогуляюсь.

Чуть заметно дребезжит его голос. Сквозняк бросает вдогонку:

— Ссышься, когда страшно?

Ара огрызается:

— Ссусь.

Недолгое наше веселье снимает обычная будняя тревога; из МВД поступает команда «Крепость». На РОВД движется большая бандгруппа.

Почти десять минут, собираясь на отражение атаки, я на коленях ползаю в темноте по полу кубрика, вытаскивая спрятанный от Тайда по сумкам да щелям свой боекомплект.

Ох уж мне эти отцы-командиры, отбирающие солдатское вооружение!.. Ну неужели плохо, когда у бойца есть добрый запас патронов?..

Видать, плохо.

В 2001 году, когда я, сержант-контрактник, служил здесь в бригаде быстрого реагирования, наш комбат пообещал за каждую найденную у солдата гранату бросать того на трое суток в яму для пленных — зиндан. Тогда мы тайком за своими рваными палатками закапывали в землю гранаты и патроны. А потом перед каждым рейдом и зачисткой вынимали из отсыревших ям и долго чистили порыжевший от сырости боекомплект, с грузом которого шагали горными дорогами Чечни, охраняя того самого комбата, который налегке шел рядом с нами.