В те дни упадка Германии крах нашей обороны в Атлантике сопровождался поражениями на других фронтах. Советские войска заняли города Пшемысль, Белосток, Ковно и Пресков. Они продолжали своё мощное наступление по территории России. Серьёзные поражения потерпела Германия и Греция, а Румыния перешла на сторону союзников. В Италии наши части отступили от Рима и вели бои за удержание новых оборонительных линий дальше на севере. В довершение всех этих поражений, силы вторжения США, Франции и Великобритании высадились 15 августа на французском Средиземноморском побережье между Ниццей и Тулоном. С этой новой линии фронта бронетанковые части союзников двинулись на север, угрожая изолировать наши дивизии в западной части Франции. База подводных лодок в Тулоне была уничтожена ударами с воздуха авиации. Были потоплены восемь подлодок, и среди них старая знакомая «У-230». В результате подводная война в Средиземноморье прекратилась. Эту печальную картину дополнила наша потеря во французских водах всех эсминцев, кораблей береговой охраны и тральщиков.

Отступление усиливало смятение и даже рождало панику. Атмосфера в крепости Брест стала взрывоопасной. Город был объявлен свободным от ограничений в приёме наших войск. Был введён строгий комендантский час для населения. Сухой док охранялся морскими пехотинцами. Все зенитные установки переместили на стратегические позиции, чтобы укрепить внешнюю границу обороны города. Вооружённые до зубов подразделения военных моряков патрулировали город и окрестности. Морской колледж, принадлежавший некогда прославленной Первой флотилии, был превращён в командный центр обороны Бреста из-за имевшейся там обширной системы подземных тоннелей. Девятая флотилия подводных лодок была расформирована, а её командующий переведён в Норвегию. На прощанье ему удалось сделать почти невозможное: отправить в море «У-256» под командованием Бодденберга. Эта старая подлодка, получив приказ на выход в море и даже «шнеркель», незаметно выскользнула из внутренней бухты и прорвалась сквозь кордон британских боевых кораблей у скал.

Теперь настало время сворачивать дела и капитану Винтёру. Он переправил самое ценное имущество и оборудование Первой флотилии в подземные помещения, сумев с честью отбиться от домогательств военных. Большое число высокомерных армейских офицеров, которые уклонились от сражений за спасение рейха и неплохо провели время во Франции, прибыли в порт вместе с жёнами и вагонами личного имущества, коллекциями вин разных сортов и шампанского. Они требовали, чтобы их вещи были переправлены в Германию на подводных лодках, и сильно негодовали, когда Винтёр отверг их домогательства. Положение крайне обострилось, когда на оборонительных линиях города прозвучали первые выстрелы и первые американские танки «шерман» показались перед окопами.

В дни хаоса, когда военные моряки были единственными защитниками Бреста и никто не знал, где находятся оборонительные линии или когда союзники начнут наступление, в злосчастном порту оставалось только две лодки: «У-953» и «У-247». Заканчивался их ремонт в доке, который позволял надеяться на то, что они вырвутся на свободу. Первой вышла и попыталась прорваться на родину «У-247». Она погибла со всем экипажем. Теперь оставалась только моя подлодка.

19 августа «У-953» посчитали наконец пригодной для выхода в море – с некоторыми ограничениями, правда. Дизели находились в плачевном состоянии. Давно следовало заменить аккумуляторные батареи, но для этого не было ни материала, ни времени. Короче, ремонт сделали только профилактический. Разумеется, у нас не было возможности совершить учебные погружения или опробовать «шнеркель». Опираясь на самоотверженность и неутомимость каждого подводника, мы удвоили свою бдительность на вахтах, стараясь предупредить попытки французских подпольщиков совершить диверсию на нашей лодке. Нам удалось запастись горючим и продовольствием. К моему изумлению, мне было приказано не брать на борт торпеды, но загрузить лодку и трубы торпедных аппаратов ценным оборудованием и приборами, а также вывезти с собой из западни высокопоставленных лиц. Этот ценный груз было предписано доставить в южный порт Ла-Рошель, откуда гражданские лица могли ещё добраться домой через Францию.

Я критически проанализировал ситуацию и пришёл к выводу, что, если лодку предназначили для спасения гражданских лиц, то тем более в этом нуждались оставшиеся подводники с «У-415». Получив разрешение Винтёра взять их на борт, я разыскал всех своих парней, отправленных в окопы, сводил их подлечиться в госпиталь и попрощался с теми подчинёнными, которые были вынуждены из-за ран остаться в осаждённом Бресте. Затем я приказал обеим командам оставить на суше все ненужные вещи и проследил за их уходом из компаунда базы. Когда мы прибыли на пирс, я столкнулся с большой группой плачущих и жестикулирующих гражданских лиц, французов и немцев, которые пытались пробиться на борт подлодки. Охрана стремилась оттеснить возбуждённых людей обратно на пирс. Некоторые из них были настолько агрессивны, что их пришлось взять на мушку, чтобы держать на расстоянии.

Объединённая команда быстро выстроилась для переклички на кормовой палубе. Шесть штатских с напряжёнными лицами стояли на мостике. Старпом сообщил о численности людей на лодке. Всего оказалось 99 человек – на 45 больше, чем предусмотрено инструкцией. Стремясь умерить страсти оставшихся на пирсе людей, я, умышленно повысив голос, произнёс:

– Хочу подчеркнуть, что этот переход будет одним из самых тяжёлых. Экипаж лодки должен находиться на боевых постах. Основная ответственность ляжет на плечи постоянной команды, ей поможет, если необходимо, экипаж «У-415». Работать, принимать пищу и спать придётся не меняя своего места. Исключить лишние передвижения и разговоры. В санитарных целях будут расставлены в удобных местах жестяные банки. Хочу, чтобы вы знали, что прибрежные воды кишат кораблями противника, наши шансы пробиться весьма незначительны. Десять к одному, что мы не прорвёмся сквозь заслон из британских кораблей в Ла-Рошель, так что не питайте иллюзий. Нужно быть готовыми к немедленному выходу в море. Ни шагу с лодки, какие бы ни были причины.

Я распустил строй подводников и повернулся к шести штатским. Они с ужасом узнали о предстоявших опасностях. Двое схватили свой багаж и поспешили покинуть лодку. Меня позабавил и обрадовал их уход. Он давал нам хоть немного, но больше пространства. Четверо более храбрых последовали за мной под палубу. Центральный проход и все отсеки, кроме помещения центрального поста, были завалены крупногабаритным оборудованием, деревянными ящиками, чемоданами и картонными коробками. В носовом торпедном отсеке грузы были уложены в днище, на свободных от торпед стойках, в торпедной трубе. Я сказал четырём гостям, чтобы они никуда не уходили, оставив их там в полном смятении.

Затем я отправился доложить Винтёру о готовности подлодки к выходу в море. Когда я поднимался к верху холма по извилистой тропинке в компаунд, то слышал глухую дробь пулемётов на севере и увидел адъютанта Винтёра, спешившего вниз. Запыхавшись, он сообщил, что я должен взять на борт ещё четырёх специалистов, которых рейх не может позволить себе отдать американцам. Поскольку эти ценные персоны не могли прибыть на лодку до утра, наш выход в море откладывался на 24 часа. В негодовании я повернул обратно к пирсу, потому что было ясно, что чем дольше мы оставались в порту, тем труднее будет пробиться сквозь блокаду в Ла-Рошель.