– Кто этот бедняга, отче?

Монреале облизнул губы, осторожно приблизился и опустился на колени у головы мертвеца. Но какие бы чары ни породило это черное злодейство, они, видимо, уже рассеялись.

– Да, я знаю этого юношу. Один из моих монахов… Лука было его имя. Он тот, кого я послал сюда лазутчиком за два дня до тебя, Тейр, и о ком больше ничего не слышал. Вителли, видимо, выбрал его среди узников для вот этого, после того как ты спасся. У него семья в городе – родители, братья, сестры… Убийство, чернейшее убийство! – Он склонил голову в глубокой скорби и начал читать заупокойную молитву.

Когда он поднялся на ноги, Тейр спросил с беспокойством:

– Может, заколотить дверь досками или как-нибудь еще закрыть вход сюда?

Монреале мрачно пожевал нижнюю губу, а потом обошел помещение, пряча испуг и осматривая все свидетельства некромантии со спокойной внимательностью человека, которому предстоит написать подробный отчет.

– А? Да нет… – Он собрал валявшиеся на столе бумаги и записи. – А вот это тут лучше не оставлять. Нет, Тейр, напротив. Эту комнату надо оставить открытой, с тем чтобы все солдаты, все горожане могли ее увидеть. Пусть свидетельства козней Вителли и Ферранте станут известны как можно большему числу людей. – Он помолчал. – Во всяком случае, всем тем, кто видел, как бронзовая статуя прошла по городу и сразила мечом двоих. По меньшей мере им.

Он повернулся на каблуках к Тейру и Фьяметте.

– Вы двое знаете, что было вами сделано, и мы еще обсудим это. Но позднее. Первые сообщения архиепископу, в курию и генералу моего ордена напишу я. А пока… не сомневайтесь, что о событиях этой ночи поползут всевозможные и самые невероятные слухи. Уповаю, что связаны они окажутся больше с Вителли, чем с вами. Вы понимаете?

Фьяметта неуверенно кивнула. Тейр покачал головой с искренним недоумением. Монреале поманил его к себе и понизил голос:

– Послушай, юноша. Ни в коем случае нельзя допускать, чтобы Фьяметту допросила инквизиция. В конне первого же дня они се сожгут только за ее слишком острый язычок, и других доказательств им не потребуется. Понимаешь?

– А-а… – Да, Тейр понял.

– Если любишь ее, помоги ей держать голову пониже, а рот на замке. Церковная политика – мое дело. Если понадобится… кое-кто мне кое-чем обязан, но Фьяметта должна стараться не наступать на ногу соседям и не выглядеть… особенной. Не то может оказаться, что я не сумею предотвратить последствия.

– Э… а выйти замуж и открыть мастерскую в доме отца… это сделает ее особенной?

– Нет. Это было бы превосходно. Вот открыть мастерскую, не выйдя замуж, было бы опасно.

Тейр повеселел:

– Я ей во всем помогу, отче, только бы она позволила!

– Лучше, юноша, будь готов помогать и во многом другом, если понадобится, – сухо бросил Монреале.

– От всего сердца, монсеньер.

Монреале кивнул Тейру и повернулся к двери. Тейр задержался и бросил последний расстроенный взгляд на принесенного в жертву молодого человека в запекшейся луже его же крови:

– Он стал… козлом отпущения за меня. Лука. Он обязан запомнить это имя, как надеется, что другие люди не забудут имени Ури.

Монреале пожевал губами.

– Да, в каком-то смысле… хотя умри ты вчера, это не спасло бы его сегодня вечером. Тем не менее ты каждое воскресенье будешь ставить ему свечу в монтефольском соборе и молиться о его душе.

– Да, отче, – сказал Тейр, слегка утешенный. Монреале кивнул, и они вышли следом за ним.

В верхнем, теперь опустевшем коридоре Тейр услышал слабый стон.

– Погодите… – Он бросился к последней темнице. Да, на соломе там лежало скорченное тело. – Почему эту дверь не открыли? Где ключ? – крикнул он.

Из комнатки стражи вышел пожилой горожанин, побрякивая связкой ключей.

– Нам сказали, что он помешанный. А когда придет сержант взять ключи?

– Я их возьму, – сказал Монреале, забирая у него связку. Ее он передал Тейру, который нагнулся над скважиной.

Сеньор Пия лежал один в темнице под тонким одеялом. Лицо у него было совсем землистым, остекленевшие глаза, казалось, не узнавали Тейра. Рану в плече ему не перевязали, и на ней комьями запеклась кровь. Судя по множеству синяков, его безжалостно избили, когда поймали в последний раз. Чтобы разрешить свои сомнения, Тейр высунул голову в окошко. В отверстии с краю сохранился один прут, и к нему были привязаны шелковые чулки-трико, а к их нижнему концу – еще одни. Вдоль обрыва свисала намоченная дождем самодельная веревка! Как просто. Тейр ощутил облегчение, но и легкое разочарование. Значит, сеньор Пия не слетел в темную берлогу Вителли огромным нетопырем вчера вечером, как бы ему этого ни хотелось.

Монреале послал за помощью, так что вскоре бедняга кастелян был уложен на широкую доску, на которой крепкий монах и еще один горожанин понесли его впереди них. Когда они вышли во двор, там возбужденно кричащие люди толпились вокруг герцогини Летиции, освобожденной из башни. Она призвала к себе уцелевших офицеров Сандрино и поручила им очистить замок, во-первых, от еще не схваченных лозимонцев, а во-вторых, от монтефольцев, которые ни за что не позволили бы себе поживиться имуществом своего покойного герцога, но не видели ничего зазорного в том, чтобы отобрать у взятого в плен или убитого лозимонца его добычу. Монреале тут же был втянут в человеческий смерч вокруг герцогини.

Дама Пия кинулась к мужу в страшной тревоге. Однако сеньор Пия как будто узнал ее вопреки своей крайней слабости и помрачению рассудка. Он чуть-чуть улыбнулся ей, когда она опустилась на колени возле носилок, и взял ее руку. Она тут же приказала оказавшимся рядом мужчинам отнести его в их комнаты в башне, которые вновь из места заключения стали домашним очагом. И, не слушая никаких возражений, увела туда целителя-монаха из свиты Монреале.

Каким-то образом весь этот ночной хаос оставил их с Фьяметтой в стороне, сосредоточился вокруг Монреале и герцогини. Тейр только обрадовался. Дождь стихал, превращаясь в сеющуюся водяную пыль. Тейр обнял Фьяметту за дрожащие плечи.

– Думается, мы можем теперь отнести тело твоего отца к тебе домой.

– Если мой дом еще стоит. А… а Ури?

– Ты о статуе? Оставим здесь, что же еще? Ведь теперь это просто статуя. И без двух упряжек волов ее не украсть.

Фьяметта кивнула. В дрожащем полусвете ее глаза казались очень большими. Они пробрались к крышке от ящика с завернутым телом на ней.

– Тейр, я не смогу нести свой конец, – сказала она с тревогой.

– Да и у меня сейчас вряд ли получится, – честно ответил Тейр. – А свою лошадь ты хочешь забрать?

Белый мерин тоскливо обнюхивал булыжник, на котором не росла трава. Он смирно стоял на месте, и почему-то никто не попытался увести его, пока Монреале смотрел в другую сторону. Тейр просто подошел к нему и почесал за ушами. Мерин потерся о него мордой, царапая ему кожу бляшками уздечки и осыпая его мокрыми белыми волосками.