— "Он здесь, он там, он повсюду!" — передразнил ее Холкрофт. — Прямо Фигаро какой-то.

— Именно. Иоганн может не сказать тебе о том, что произошло в Рио.

— Он обязан. Мне это нужно знать.

— Если происшествие не имеет отношения к Женеве, то Иоганн может отказаться что-либо рассказывать.

— Тогда я попытаюсь убедить его. Мы должны знать, насколько уязвима его позиция.

— Допустим, она уязвима. Что тогда?

— Тогда он будет отстранен от участия в Женеве; мы знаем, что он убил кого-то. Ты сама слышала, как тот человек — ты еще подумала тогда, что он, должно быть, богач и большая шишка, — как он говорил, что мечтал бы увидеть твоего брата вздернутым на виселице за убийство. Я знаю, что Иоганн якшался с Граффом, а это значит — с «Одессой». Ему пришлось бежать, чтобы спасти свою шкуру. Хоть он и взял с собою тебя и Гретхен, но спасал он только себя. Твой брат замешан во множестве подозрительных дел; за ним постоянно следят, и у меня есть основания предполагать, что его могут шантажировать. Тогда Женева даст трещину, и все пойдет насмарку.

— Должны ли об этом знать банкиры? — спросила она. Ноэль прикоснулся к щеке Хелден и повернул ее лицо к себе.

— Мне придется рассказать им. Речь идет о семистах восьмидесяти миллионах долларов — о благородном жесте, который три выдающихся человека сделали для самой Истории. Если твой брат хочет сорвать Женеву или рассчитывает использовать деньги не по назначению, то пусть лучше эти миллионы покоятся в земле, пока не подрастет следующее поколение. Впрочем, такой исход дела маловероятен. Согласно завету, душеприказчицей фон Тибольта можешь стать и ты.

Хелден пристально посмотрела на Холкрофта:

— Я не могу этого принять, Ноэль. Душеприказчиком должен быть Иоганн. Не только потому, что он больше меня подходит для Женевы, но и потому, что Иоганн этого заслуживает больше, чем я. Я не могу отнять у него право участвовать в Женеве.

— А я не могу дать ему это право, если он хоть в самой малой степени способен причинить вред договору. Давай поговорим об этом завтра, после того как я с ним встречусь.

Хелден внимательно изучала лицо Холкрофта. Он смутился. Она сняла ладонь Ноэля со своей щеки и крепко-крепко сжала ее в своих ладонях.

— Ты человек высоких моральных принципов, да?

— Совсем не обязательно. Я просто рассерженный человек. Меня уже мутит от коррупции, процветающей в политической и финансовой системах. Таких деляг полным-полно в моей стране.

— В политической и финансовой системах?

— Это выражение из письма отца.

— Как странно, — заметила Хелден.

— Что именно?

— Ты всегда называл его либо Клаузеном, либо Генрихом Клаузеном. Официально так, отстраненно... Холкрофт кивнул. Хелден верно подметила.

— Действительно, забавно, — сказал он. — Ведь я знаю о нем не больше, чем знал прежде. Правда, мне его описали. Рассказали, как он выглядел, как говорил, как люди завороженно слушали его.

— Значит, теперь ты все-таки знаешь его лучше.

— Вряд ли. Это были всего лишь чужие впечатления. Притом детские. Хотя, надо признать, знаний об отце у меня чуточку прибавилось.

— Когда родители рассказали тебе о нем?

— Не родители... Вернее, не отчим. Только Альтина. Это случилось примерно через две недели после моего двадцатипятилетия. Я тогда работал, был дипломированным специалистом.

— Специалистом?

— Я архитектор, помнишь? Впрочем, я уж и сам почти забыл об этом.

— И мама специально ждала, пока тебе исполнится двадцать пять лет?

— Она поступила правильно. Не думаю, что сумел бы пережить это известие, узнай я о нем раньше. Святой Боже! Ноэль Холкрофт, американский парнишка. Гамбургеры с жареной картошкой, стадион «Шиэ» и «Мете», Гарден и «Нике»; приятели по колледжу, чьи отцы сражались на полях Второй мировой войны, выигрывая ее каждый по-своему. Да сказать тому Холкрофту, что его отец — один из тех щелкающих каблуками садистов в фильмах про войну... Господи, мальчишка бы свихнулся.

— Почему же она тогда вообще стала об этом рассказывать?

— Потому что я мог когда-нибудь узнать об этом сам, а она этого не хотела. Хотя и была уверена, что самому мне правду не узнать никогда. Они с Диком замели все следы — даже в свидетельстве о рождении моими родителями значатся Альтина и Ричард. Однако существовала еще одна метрика. В Берлине. «Клаузен. Пол мужской. Мать — Альтина. Отец — Генрих». И были живы люди, знавшие о том, что Альтина бросила мужа и сбежала с ребенком из Германии. Мама хотела, чтобы меня не могли застать врасплох: если вдруг по какой-то причине кто-нибудь вспомнит ту историю и попытается меня шантажировать, то я должен буду отвергнуть «клевету», утверждая, что речь идет о другом человеке, который еще ребенком умер в Англии.

— Значит, существует и свидетельство о смерти?

— Да. Зарегистрированное надлежащим образом в какой-то лондонской конторе. Хелден прислонилась к стене:

— А у нас с тобой, оказывается, много общего. Наши судьбы полны фальшивых бумаг. Какая, наверное, роскошь — честная жизнь...

— Для меня бумаги не слишком много значат. Я не нанимал шпионов, чтобы выкрасть их, не стрелял в людей, которые мне эти бумаги добывали... — Ноэль допил виски. — Предпочитаю спрашивать сам. И собираюсь задать твоему брату несколько очень жестких вопросов. Молю Бога, чтобы его ответы оказались именно такими, каких я ожидаю.

— Я молюсь вместе с тобой.

Холкрофт вплотную приблизился к Хелден — так, что плечи их соприкоснулись.

— Любишь меня хоть немножко? — спросил он.

— Гораздо больше, чем немножко.

— Останься сегодня со мной.

— Как раз это я и собиралась сделать. Поедем в твой отель?

— Но не в тот, что на улице Шеваль. Выдуманный нами мистер Фреска вчера переехал в более комфортабельные апартаменты. Видишь ли, у меня тоже есть друзья в Париже. Один из них — заместитель управляющего отелем «Георг V».

— Ой, к чему такая расточительность?

— Это вполне позволительно, потому что ты — непредсказуемая женщина: когда я с тобой, я не знаю, что с нами приключится на следующий день. Кстати, почему нам нельзя ехать в Аржантей? Ты обещала сказать мне.

— Нас там видели.

— Кто?

— За тобой следил какой-то человек. Мы не знаем его имени, но он из Интерпола. У нас там есть свои люди. Они и сообщили, что из Парижа пришла оперативка с твоими приметами. А в Париж нитка протянулась из Нью-Йорка. Тебя разыскивает полицейский чин по фамилии Майлз.

Джон Теннисон вышел из людного зала прилета лондонского аэропорта Хитроу и направился к припаркованному у обочины черному «ягуару». Водитель, увидев приближающегося светловолосого господина, отложил книгу, потушил сигарету и вышел из машины.