архаическом эллинском искусстве лицо того, кто теряет силы или уже мертв, обычно изображают анфас. На такое решение могли бы претендовать и троянки в метопах миконосского пифоса. Однако это изъяло бы их из трагического взаимодействия с насильниками. Кто-то пытается защитить своего ребенка, кто-то молит о пощаде, касаясь подбородка воина, кого-то нагибают, схватив за волосы. Это толкает мастера к компромиссу между лицевым и боковым ракурсами женского лица: на переходе от шеи к лицу он сглаживает выступ подбородка, как если бы этот переход был виден анфас, а нос показывает уже сбоку. Линия носа и лба у этих женщин — без переносицы, почти прямая, в чем можно, при желании, видеть зачаточное представление о классическом «греческом» профиле, правда, здесь лицевой угол еще очень далек от девяноста градусов.

Ну а теперь обсудим превосходство Елены в красоте. Вспомните IV Гомеров гимн, в котором обстоятельно описан наряд Афродиты, но ни слова нет о том, какова она была в постели Анхиза. А теперь обратите внимание на наряд Елены на нашем пифосе. Под пеплосом у Елены хитон, под хитоном длинная туника, и на каждом покрове свой орнамент. Щедрой украшенностью одежды она решительно превосходит всех троянок, а ведь мы найдем здесь самых знатных: Андромаху, Кассандру[477]. Кажется, что Елена облачена в драгоценную чеканную броню. И Менелай это видит. Поэтому маленького просвета тела, которым он не наслаждался десять лет, оказывается довольно, чтобы он испытал обезоруживающий укол страсти. А тяжелая масса волос, опускающаяся ниже плеч? «Лилейнораменная… лепокудрая…» — бормочу я за Менелая старинные слова Гнедича[478]. А вырисовывающийся под одеждами изгиб в пояснице, заставляющий усомниться в выводе моралиста Сократа?

Ил. 235. Мастер Амазиса. Амфора. Ок. 550 г. до н. э. Выс. 34 см. Мюнхен, Государственные античные собрания. № 1383

Менелаева квадратная голова с бодрым клювом и длинным острием бороды — сама мужественность. Он выглядит старшим братом Персея, знакомого нам по луврскому пифосу: око-монокль, сухощавый торс в полуразвороте, короткая обтягивающая туника, резкий шаг вперед, вытянутые вперед руки. И меч, как у Персея. Но Персей в момент казни Медузы заблаговременно отвернулся от своей жертвы — и победил, а обуреваемый горькой обидой Менелай выискал Елену круглым своим оком — и потерпел поражение, благодаря которому, однако, вернул супружеское счастье.

С середины VI века до н. э. Елена появляется в вазописи, главным образом аттической. Мастер Амазиса на реверсе амфоры, находящейся в Мюнхене, создал ей настоящий гимн. Она идет вслед Менелаю, который оглянулся на нее, держа наготове меч (ил. 235). По сторонам люди с копьями: один ждет супругов, двое их сопровождают. Получилась симметрия, подчеркнутая сходством воина, идущего за Еленой, с Менелаем, а также зеркальным подобием обнаженных юных копейщиков по краям. Предстоящий и сопровождающие персонажи для того, собственно, и привлечены Мастером, чтобы сделать Елену центром хорошо заполненного изобразительного поля.

Мне кажется, Менелай вынул меч не для устрашения Елены, а в знак готовности отразить любое посягательство на нее. Между двумя парами изящных черных мужских фигур, из которых только воин, шествующий за Еленой, выделен красным, она величаво царствует в своих украшенных вышивкой длинных черных с красными полосами облачениях. На фоне красной изнанки пеплоса, отведенного ею в сторону, открывшееся Менелаю белое лицо светится, как ясная луна, заставляя вспомнить Артемиду Ортию. Ради этого сияния Мастер сделал голову Елены крупнее голов воинов вместе с их шлемами, но благодаря объемистому силуэту ее фигуры ощущения диспропорциональности не возникает. У прекраснейшей среди женщин выпуклый лоб, тонкая высокая бровь, крупный энергичный нос, кажущийся изящным благодаря тонко очерченному миндалевидному широко раскрытому глазу с большой пурпурной радужкой, маленькое расстояние от носа до верхней губы и прихотливый извив выпяченных губ. Ухо вместе с серьгой выглядит изысканным украшением, окаймленным бороздками тщательно причесанных волос. Прекрасный лик утвержден на грациозной шее, от которой уходит вниз склон монументального бюста. Никаких сладострастных изгибов заднего контура — только легкая вогнутость на уровне колена, переходящая в длинную дугу голени. Небольшие белые стопы, белая кисть руки. Рядом с ранней чернофигурной Афродитой, которую мы видели в Суде Париса на появившейся поколением позже амфоре Мастера Качелей в Музее Метрополитен (ил. 67, с. 136), Елена Мастера Амазиса показалась бы женщиной в расцвете лет, которую сопровождает молоденькая дочь. Я, в отличие от Эндрю Стюарта, не вижу здесь осуждения «поздно раскаявшейся прелюбодейки»[479]. Дионисийская сцена на аверсе амфоры настраивала на праздничный лад афинских мужей, поглядывавших на амфору.

Как раз в это время Лидос расписал сценами из Троянской войны другую амфору, которую теперь можно видеть в Пергамском музее в Берлине. На ее аверсе Неоптолем, схватив за лодыжку маленького Астианакта, одним взмахом убьет и его, и Приама, надеющегося спастись у алтаря Зевса.

Ил. 236. Лидос. Амфора. Ок. 550 г. до н. э. Выс. 47 см. Берлин, Пергамский музей. № F 1685

Из литературных источников известно, что Приам, отец троянского героя Гектора, и Астианакт, сын Гектора, умерли в разное время и в разных местах. Приама зарезали на алтаре в ночь падения Трои, а Астианакта сбросили с крепостной стены на следующий день. Художники (наверное, Лидос был первым. — А. С.) объединили оба убийства, создав яркий образ тотального разрушения города, уничтожения как памяти о прошлом, так и надежды на будущее[480].

Как на мюнхенской амфоре Мастера Амазиса, сцена симметрична. Справа, за алтарем, — две женщины: напрасно пытается увести мужа Гекуба, в отчаянии протягивает руки Андромаха, не знающая, что ее ждет судьба наложницы убийцы сына и свекра. Слева, за спиной убийцы, — Менелай с Еленой (ил. 236). Их фигуры равновесны фигурам Андромахи и Гекубы. Но смысловой контраст между этими парами, обрамляющими центральную мизансцену, поразителен. Едва ли можно было сильнее выразить интимность чувств супругов, встретившихся после десятилетней разлуки, чем расположив их в непосредственной близости к душераздирающей сцене убийств мальчика и старика на глазах беспомощных женщин. Елена с Менелаем удалены на второй план. Подойдя к жене, Менелай отводит пеплос от ее лица. Хотя зрачок его огромного ястребиного глаза нацелен на нас, весь профиль Менелая с такой силой устремлен к Елене, что невозможно не увидеть изумление в его взгляде. Торчащий вертикально меч застыл в