сих пор есть приверженцы, в период от возникновения средневекового государства вплоть до получения независимости в 1908 году Болгария пережила всего лишь несколько десятилетий национального возрождения – во второй половине XIX века. Осматривая сегодня дома середины XVIII – середины XIX века в историческом центре Пловдива, мы не находим практически никаких данных о социально-экономическом контексте их строительства.

Риторика великих мусульманских реформ Нахда в арабском мире возложила на «турецкий режим» ответственность за то, что духовные и научные источники классического ислама, которые оказалось сложно сохранить после окончания золотого века в XII–XIII, иссякли. Национальная историография все еще это выделяет: бывшие османские провинции вышли из-под прямого подчинения империи в колониальную эпоху, получив мандат (Палестина, Сирия, Ливан, Трансиордания, Ирак). К югу от Плодородного полумесяца, на территории, превосходящей по размеру ту, что была прежде занята османами, Саудовская Аравия получила автономию в 1918 году и независимость – в 1932-м. После 14 лет британской оккупации и восстаний, затем определивших политическое развитие государства, мандатный Ирак стал независимым королевством в 1932 году. В 1943 году Франция потеряла фактическую власть над Ливаном, в 1946-м – над Сирией. В этом же году независимость обрела Трансиордания. В 1947-м Великобритания передала ООН свой мандат над Палестиной. Эти государства сохранили экономические и культурные связи с Турецкой Республикой в той или иной степени, но не более того. Египет очень рано отверг светскую модель, которая была создана в ходе реформ Ататюрка. На Ближнем Востоке лишь Иран при власти Реза-шаха считал возможным слияние секуляризации и модернизации.

Турция пошла своим путем. С одной стороны, она опиралась на демократический и авторитарный опыт Европы в ходе укрепления собственного политического сознания. Турция недолго вдохновлялась моделью советской коллективизации, вступила в НАТО в 1952 году, воевала в Корее, а затем, вскоре после Римского договора 1957 года, избрала европейский образец развития. С другой стороны, Ближний Восток восстановил влияние на территории вокруг Плодородного полумесяца, использовал свои ресурсы и создал формы политического единства: национализм, отчасти связанный с арабизмом, затем разъединенный на блоки холодной войной. Те союзы, что образовались на окраинах Европы, уже не имели ничего общего с Османской империей, отделенные от нее историческим и геополитическим барьером Первой мировой войны, связанной с окончанием века «империи, существовавшей дольше всего» (И. Ортайлы) и – еще дальше, к воспоминанию о деспотизме иных времен [4].

Неоосманская Турция

Когда я в начале 1990-х годов стал интересоваться Османской империей, о ней мало что можно было найти на полках университетских библиотек и почти ничего не говорили в программах по истории. Внимание СМИ привлекали война в Ираке, израильско-палестинский конфликт, будущее Балкан. Мы были свидетелями создания новых государств в Центральной Азии и трагических событий на территории бывшей Югославии. На самом деле речь шла только о двух «империях»: о распадающемся Советском Союзе и Соединенных Штатах, оказавшихся победителями в конце истории. В Турции доживал свои дни кемализм, который был подорван несколькими государственными переворотами, концом холодной войны и войной в Курдистане после мятежа РПК (Рабочей партии Курдистана) в 1984 году. Историю Османской империи рассматривали с точки зрения становления современной Турции, успешно основанной вследствие Войны за независимость на руинах пришедшей в упадок империи.

С того момента Турция вновь отчасти стала османской из-за геополитических событий в Европе, на Ближнем Востоке, в Восточном Средиземноморье, на Кавказе, влияющих друг на друга. В следующие годы после победы на парламентских выборах 2002 года исламистской партии (Партия справедливости и развития) большая часть политического класса отказалась от кемалистского наследия и стала побуждать турецкое общество снова обратиться к историческому прошлому. Благочестивые фонды вдохнули новую жизнь в мечети и караван-сараи. Рассуждения историков XX века о конце империи заинтересовали и вопросом ее происхождения. Последовательное изучение эпох длительного господства Османской империи между этими двумя событиями постепенно вышло за те хронологические рамки, которые навязала официальная турецкая историография, а также затронуло территории, которые империи не принадлежали. Сегодня, принимая во внимание актуальные исследования, историки могут рассматривать новые перспективы и устанавливать взаимосвязь с неоосманской действительностью.

На протяжении практически 20 лет Турция организовывала программы сотрудничества с бывшими территориями Османской империи, опираясь на ценности, которые представляла как исламские: мир, процветание, обмен знаниями. Опираясь на инвестиционные планы и практику создания турецких школ за рубежом, эта деятельная политика мягкой силы (soft power) столкнулась со множеством препятствий в государствах – преемниках Османской империи, в особенности на Ближнем Востоке из-за революций 2011 года. Однако режим Анкары сумел привлечь внимание партнеров к ценности общего для мусульман в широком смысле архитектурного достояния. Большая часть османских зданий, безусловно, исчезла (более 95 % из 20 000 зданий, обнаруженных исследователями на Балканах). Большинство же из них оказались разграблены и изменили свое предназначение после ухода османов. Другие – уничтожены националистскими вооруженными отрядами (Босния и Герцеговина в 1992–1995 годах, Косово в 1999–2000-м). Некоторые со временем пришли в упадок, особенно те, что были частью вакфа, они не признавались новыми государствами. Если какие-то постройки и сохранились, это произошло благодаря тому, что они по-прежнему использовались населением (мосты в Боснии, дома в Пловдиве) или представляли особый стратегический интерес (крепость в Белграде). На Ближнем Востоке (Дамаск, Иерусалим) и в Магрибе (Алжир, Тунис) по-прежнему использовались торговые строения, культурные здания, дворцы чиновников. Остальные же были разрушены ради новых строительных проектов или в ходе войн – например, в 2012 году пострадала большая часть рынка Алеппо.

Во второй половине XIX века многочисленное мусульманское население, которое было изгнано с прежних территорий, осело в Анатолии. На протяжении следующего столетия эти заново созданные общины оставались неразрывно связанными со школами и мечетями, которые их принимали.

Здания, оставшиеся от убитых или изгнанных христиан (греческие или армянские церкви), обветшали, но не исчезли совсем. Приведем в качестве примера церковь Святого Киракоса в Диярбакыре, она была отреставрирована и вновь открыта для службы в 2011 году. В продолжение политики национализации наследия вакфов, которая ускорилась к последним годам империи, администрация республики взяла под свой контроль управление опустевшими зданиями и, в частности, имуществом, конфискованным после упразднения братств ордена в 1925 году. В последующие десятилетия восстановлена была только часть построек.

Благодаря исламской ориентации Партии справедливости и развития сегодня колоссальное наследие Османской империи становится предметом возрастающего интереса – вместе с переоткрытием османской династии и ее потомков, которым предлагают выступить в СМИ или обнародовать подробности своей генеалогии. Часть доходов от туризма идет на восстановление крупных мечетей, создание инфраструктуры, рассчитанной на большое количество посетителей из стран Ближнего Востока. Турецкие агентства по сотрудничеству принимают множество предложений о восстановлении османских построек (медресе и мосты в Боснии, мечети в Алжире). Македонские или албанские предприниматели из быстро развивающихся анатолийских городов