Да уж, кровища после «операции» Кракена из меня хлестала, будто из зарезанной свиньи. С таким трудом подобранная одежда пришла в полную и окончательную негодность. Она комом была всунута под ванну, и даже прикасаться к этому заскорузлому, словно бы ржавому тюку не хотелось совершенно. Я взялся за убеевский гардероб.

Железный Хромец известный модник, сложение у нас приблизительно одинаковое, и скоро я был обряжен вполне сносно.

Жерар следовал за мной подобно тени, безмолвный и явственно мучимый желанием что-то сказать. По мере сил закрывал дверцы распахнутых мною шифоньеров, задвигал ящики комодов. И вот, когда я взялся-таки перетряхивать испачканный спортивный костюм в поисках ключей от квартиры девчонок, он впервые раскрыл пасть:

— Куда это ты собрался, позволь полюбопытствовать?

— Догадайся с трех попыток.

Бес вкрадчиво заметил, что, как мы выяснили получасом ранее, у нас здесь не викторина. Однако пусть будет так. Значит, три попытки… Хотя для того, кто знает меня, как знает он, вполне достаточно двух. Причем это будут даже не попытки, а готовые решения. И, с огорчением констатировал Жерар, от каждого мощно веет кое-чьей поспешностью. Необдуманностью. А необдуманные действия, как правило, грозят обернуться катастрофой.

Так, к примеру, мое появление в «Серендибе» тотчас вызовет у Сулеймана ряд вопросов. Вразумительных ответов на них у меня либо не найдется, либо найдутся, но такие, что заставят всерьез подумать о целесообразности дальнейшего существования их носителя. «То есть тебя, Пашенька!» — скорбно уточнил бес. Ведь бей Сулейман Куман эль Бахлы ибн Маймун и прочая и прочая, как уроженец Древнего Востока, с эманациями предтеч впитавший привычку остерегаться изощренного коварства окружающих, менее всего склонен к слепой доверчивости. И в первую очередь он конечно же подумает о двурушничестве и предательстве. А как иначе? Все вокруг рушится, гибнут фигуры, могущие считаться центральными, совершенно внезапно возникают и исчезают подозрительные субъекты, ведающие о неслыханном и делающие невиданное… А наш скромный Павлин-мавлин — заметим, далеко не гений выживания в экстремальных условиях! — выходит из любых передряг целехоньким. Кто-то его явно оберегает. И если этот загадочный ангел-хранитель не Сул (а это не Сул: иначе зачем бы ему сохранять инкогнито), то напрашивается вывод, что он из противного лагеря. Измена, пусть косвенно, подтверждается. Ну, так взять и удавить предателя струной! В крайнем случае сгноить ему язык и зарастить кожей ушные отверстия, как уже делалось однажды.

— Ну и, само собой…— проговорил он нараспев, — Само собой, еще более опрометчивым представляется решение отправиться к милым твоему сердцу сестрицам Ладе и Леле.

— Это почему? — спросил я, позвякивая обнаруженными наконец-то ключами.

— Это потому, чувачок, — пролаял Жерар нравоучительно, — что ты взял у них одну очень редкую и дорогую вещицу. Я бы даже сказал — сакрального значения предмет. И проделал это без спроса. За подобные выходки язычники (а как еще назовешь последовательниц культа Макоши?) казнят иноверцев с особой изобретательностью. Вспоминая специализацию отроковиц, боязно даже представить, что они способны проделать с кощунником…

Я снова схватил одежный ком. Пусто, конечно.

— Ты рылся в моих вещах! Где зеркало, скотина? Он обиженно засопел.

— Больно нужны твои кальсоны… Оно само вывалилось. Я уже потом его обнаружил.

— Заглянул? — Я иронически прищурился.

— Предположим. А в чем, собственно, дело?!

Судя по атакующей тональности, в которой прозвучала последняя фраза, карманное зерцало действовало. Точно так же, как подловившее меня настенное. И беса тоже угораздило нарваться на его предательски затягивающее волшебство.

— И как? — безжалостно продолжал я допрос.

— Какой кверху, — буркнул Жерар.

— Колоссально! — воскликнул я. — Могу представить… Бес, скалясь, вскинулся, но я, хохоча, замахал руками:

— Нет, нет, умоляю, не продолжай! Довольно подробностей. Это твое, только твое дело. Интимное.

— Заткнись, а? — со страданием взмолился он, и я заткнулся. Через минуту Жерар тявкнул: — Оно там, в спальне. За комод втиснуто. Я его на всякий случай в платок завернул, — добавил он тихо.

— Правильно сделал, — сказал я, — напарник.

Когда я вернулся, пряча злосчастное зерцало во внутренний карман светлого и легкого убеевского пиджака, Жерар стоял на пороге прихожей с самым решительным видом. Шерсть на загривке топорщилась.

— Не пущу! — прорычал он. — Нравится тебе это или нет, но я считаю тебя своим другом. И пропадать за каких-то там…— Он проглотил готовое вырваться словечко. — Не позволю!

— С дороги, зверь, — сказал я хмуро. — Я тоже к тебе привязался. Поэтому прошу как друга. Не заставляй меня поступать подло.

Он в отчаянии заскулил. Я ждал.

— Пашенька, ну давай хотя бы дождемся старичка! С ним будет надежней. Он пистолет возьмет. А то этот твой Стукоток…

Я отогнул лацкан и ткнул пальцем в одну из множества надписей на футболке. Угловатые буковки предлагали: «Kiss my ass!»

— Ну и грубо, — сказал Жерар.

— Да пойми ты, — сказал я. — Девчонки мне повергли, выручили, а я такую свинью им подложил. Вепря, блин, дикого. Секача. Ну же, дружище, уйди…

Он зло гавкнул по-собачьи, а потом развернулся и побежал к выходу, бурча под нос, что свяжешься с дурачком — Рагнарёк, пиши пропало. Сам рехнешься. В кратчайшие сроки.

Услышав, как бес употребляет эпический древнеисландский термин в роли ругательства, я поинтересовался, не случалось ли ему бывать на сафари в палеоцене. Он с горестным вздохом покрутил лапкой у виска и выскочил за дверь.

Они нас поджидали на лестничной площадке.

— Салям алейкум, дорогие!

Корпулентную фигуру Сулеймана Маймуныча, упакованную в безупречный костюм работы дорогого лондонского портного, я не спутал бы ни с какой другой. Измени он даже свой голос, нацепи хоккейную вратарскую маску и спрячь под нею свою роскошную бороду. Но яркая среднеазиатского типа девушка-подросток, сидевшая на перилах, демонстрируя открытые голенастые ноги и перекатывавшая между красивых губ леденец на палочке… Было в ней что-то знакомое, было. Но что?

Прозрел я, когда эта восточная Лолита, состроив игривую гримаску, послала мне воздушный поцелуй.

— Зарина? — выдохнули мы с Жераром разом.

— Да, дорогие, — проговорил шеф, качая головой. — Она самая. Понимаете, буквально сегодня утром сказал я себе: «Э, ифрит-мифрит! Старый ты стал, Сулейманище. Думаешь, сладко твоей луноликой крошке бесконечно в куклы играть, косы заплетать, а? Совсем засиделась она в девочках. Пора ей девушкой становиться». Сказано—сделано! Как говорим мы, шахматисты: «Чирик — и в дамках!» — Он прищелкнул пальцами и лукаво улыбнулся. — Немножко старинной магии, и вот результат! Какая красавица растет, да? Через недельку-две совсем заневестится. Павлинчик, чуешь, к чему клоню? Ты не теряйся. По-мужски советую и по-отечески.