Как всегда, перед домом стоял на посту одинокий солдат. Он, очевидно, мог вздремнуть стоя, по-лошадиному, потому что при появлении Михаила встрепенулся в испуге, как тот, кого звон будильника вырывает из глубокого сна. Солдат растерянно уставился на спешившегося капитана, затем скинул с плеча винтовку с примкнутым штыком и наставил ее на Михаила. Как ветку, мешающую пройти, Михаил отодвинул винтовку и руку солдата в сторону.

— Держи лошадь, — сказал он и сунул ему повод. — Есть кто-нибудь в доме?

Выходившие на улицу окна были темны, горит ли свет на другой стороне, увидеть было нельзя.

Глаза солдата бегали с лошади на Михаила и обратно. Для военного в парадной форме он выглядел довольно потрепанным, но тон, которым он говорил, несомненно, выдавал в нем офицера.

— Не могу знать, господин капитан. Молодые дамы вместе с господами капитанами недавно ушли. Мадам Петрович должна быть дома.

Михаил позвонил, несколько подождал, затем позвонил другой раз. Наконец послышались нерешительные шаги, и дверь немного приоткрылась. Несмотря на темноту, Михаил узнал повариху-хорватку, которая готовила для них с Драгой, когда они жили в домике недалеко от офицерского клуба.

— Езус-Мария, господин капитан Василович! — закричала она, толком не зная, радоваться ей или бояться. Дело в том, что тогда от него сбежала не только госпожа, но и она сама тоже.

Михаил толкнул дверь.

— Дай мне пройти, Йованка. Мне нужна мадам Петрович.

— Она уже легла спать.

— Тогда разбуди ее. Живо! — Увидев, что она медлит, он закричал: — Давай, поторопись!

Он вошел в коридор и закрыл дверь.

Уходя, повариха включила свет в прихожей. «Так вот какой дом выбрал король для любовного гнездышка», — подумал Михаил. В шкафах вдоль стен стояли банки с вареньем. Открытые двойные двери вели в салон и столовую, меблированные в стиле модерн, который Михаил всегда находил мерзким, хотя в богатых домах Вены и Будапешта модерн был весьма популярен. Этот холодный мелкобуржуазный стиль, совершенно не подходил для такой женщины, как Драга, с ее изумительными зелеными глазами и мягким чувственным телом женщины из гарема. Для Александра же, с его пенсне, длинными конечностями, угловатыми коленями и нелепым животом, напротив, этот интерьер подходил как нельзя лучше.

Где-то скрипнула дверь, зажегся свет и послышались взволнованные женские голоса. Наконец в комнату вошла старшая из сестер Луньевица, полноватая, но отнюдь не неприятная карикатура на Драгу, и с неодобрением взглянула на Михаила.

— Вы выбрали довольно странное время для визита, капитан Василович. На первом заседании скупщины должны были принять закон, гарантирующий всем Луньевицам неприкосновенность. — Мария уже тренировалась в позах, с которыми она будет соответствовать своему будущему королевскому статусу. — Я спросила Йованку, не пьяны ли Вы. Ради всего святого, что…

Он перебил ее:

— Дайте мне ручку и бумагу. Я должен написать Драге записку.

Мария осуждающе нахмурилась и скрестила руки на пышной груди.

— Я полагаю, что ее величество…

Он схватил ее за плечо.

— Лист бумаги! Достаточно карандаша. Кто-то должен передать письмо Драге, причем срочно. Поймите же, это очень важно. Не для меня, а для Драги.

Его тон сломил сопротивление, Мария послушно прошла в салон, к столику, в ящике которого лежали карандаши и стопка бумаги.

— Хватит этого?

— Более чем.

Он лихорадочно написал: «Попытка провалилась. Немедленно отправляйтесь в Землин. Мика». Затем вложил листок в конверт и заклеил его.

— Кто сможет отнести письмо? Это должен быть тот, у кого есть возможность появляться в Конаке, не вызывая подозрений. Тот, кто ходит туда каждый день. Как насчет Ваших братьев? Часовой сказал, что они ушли. Когда, думаете, они должны вернуться?

— Они оба в Конаке, вместе с младшими сестрами приглашены на ужин.

Она положила конверт в карман халата.

— Я не знала, что Вы в Белграде, думала, Вы вообще переехали за границу.

Он начал терять терпение:

— Позаботьтесь, наконец, о том, чтобы кто-нибудь передал Драге записку, Мария! Если бы я мог, передал бы сам, но это невозможно.

— Что там содержится?

— Для Вас это не имеет значения. Важно только, чтобы Драга получила записку немедленно, причем лично. Речь идет о жизни и смерти — о ее жизни.

В какой-то момент он подумал, не рассказать ли Марии обо всем, но тут же выбросил это из головы. Мария Кристина была слишком глупа и доверия не заслуживала. В конце концов до нее стало доходить, что в записке сообщается о чем-то значительном, и она сказала:

— Дома мой сын Георгий. Он приболел, но он единственный, кого я могу послать. Однако не лучше ли подождать, пока братья не вернутся домой?

— Нет, нельзя терять ни минуты! Скорее поднимите Вашего сына с постели.

— Хорошо. Сейчас я его пришлю.

— На случай если его спросят в Конаке, кто его послал, — ни слова обо мне, ясно? Лошадь, которую снаружи держит часовой, нужно вернуть Бранковичу, виноторговцу. Скажете, что она просто бегала по улице. А сейчас поднимите скорей Георгия и отправляйте его.

Наконец Мария Кристина окончательно поверила, что капитан Василович не свихнулся и не пьян.

— Хорошо, Мика. Все будет сделано.

Она направилась в комнату сына, но на пороге остановилась и спросила:

— Драга в опасности?

— Нет, если получит мою записку, — ответил Михаил. — Я должен идти. Есть тут задний выход?

— Да. Через кухню. Йованка Вам покажет.

Кухарка подслушала все в коридоре.

— Неважные дела у короля и мадам Машиной, да? — спросила она Михаила, провожая его по коридору.

Михаилу стало немного смешно от того, что она все еще называла Драгу мадам Машина; причиной этому было, вероятно, неожиданное появление бывшего любовника. Сама она этого не замечала и продолжала бойко трещать.

— Это очень порядочно со стороны господина капитана, что Вы хотите ее предупредить. Другой так бы не поступил. Я ей еще тогда говорила, что она не должна бросать господина капитана ради этого молодого парня. Ну и что же, что король. Лучше быть стариком в деревне, которого любят, чем королем, которого ненавидят. А народ его ненавидит как чуму. И ее тоже. Никто это и не скрывает. Я сказала мадам Петрович, что больше на базар не пойду, проходу мне не дают, столько наслушаешься, знают, что я у Луньевицей на службе. Всяко меня ругают, подсовывают гнилые овощи и фрукты в корзину. А однажды я нашла там даже дохлую крысу. У мясника выберу, бывало, такие хорошие куски, а дома начну разбирать — мясо жилистое да с костями. Да еще и с деньгами надуют. Мадам поначалу вообще не хотела мне верить, думала, я ее обманываю. Я бы давно ушла, да куда идти? Никому не нужна кухарка, которая у Луньевицей служила.