— А когда это было?

— Давно. Примерно за тысячу лет до Колумба.

— А ты еще что-нибудь знаешь о путешествии этого Брендана?

— Так, кое-что, — говорю я.

— Расскажи.

И я рассказываю ей все, что помню о святом Брендане, святом Патрике и других ирландских миссионерах-мореплавателях. Кит внимательно слушает; она понемногу избавляется от напряжения, иногда смеется, но по-прежнему крепко держит меня за руку. Прежде чем я успеваю закончить рассказ, она внезапно поворачивается ко мне, и я вижу, что ей не по себе: она нервничает и словно чего-то боится.

— Я хочу тебя, — шепчет Кит застенчиво и так тихо, что я едва могу расслышать ее слова. Отпускает мою руку, снимает ботинки и платье, и вот она уже стоит передо мной обнаженная. У нее очень белая кожа, маленькие груди, длинные ноги, темные волосы и темно-синие глаза. Она так прекрасна, что у меня перехватывает дыхание. Кровь паровым молотом стучит в ушах.

Кит помогает мне снять ботинки и брюки. Я вытягиваю вперед скованные руки, она проскальзывает между ними, прижимается ко мне и целует.

Мы опускаемся на лесную подстилку. Кит слегка изгибается в пояснице, приподнимаясь надо мной; мои руки лежат у нее на спине, направляют ее, касаются позвоночника, ласкают ягодицы и гладят темный затылок. Мы робки и неторопливы, словно для каждого из нас этот раз — первый. Кит полностью уступила мне инициативу, и я осторожно укладываю ее на покрывающий землю ковер из листьев, прижимаю к себе и касаюсь губами ее тела. Я целую ее белые плечи и губы, которые чуть кривит неуверенная, испуганная улыбка. Но вот Кит снова ложится сверху, вытягивается во весь рост и тоже целует, целует меня, шепча искренние и нежные слова:

— Я чувствую то же самое, Шон... С той самой ночи, когда ты вез меня домой. Я... не могла с собой справиться. Просто не могла, хотя и старалась... — И она говорит мне еще одну очень важную вещь: — Это мой самый первый раз, Шон!..

Я потрясен до глубины души. Мне кажется невероятным, чтобы в наш совсем не пуританский век, в наше распущенное время девушка берегла себя для того единственного, настоящего, кто появится точно в назначенное судьбой время и никак не раньше. Значит, думаю я, все ее предшествующее поведение было чистой бравадой, игрой на публику. А теперь Кит решила, что ее единственный наконец появился.

Очень медленно, осторожно я ложусь на нее сверху и по ее лицу вижу: она считает, что так и должно быть. Что именно так было у всех. Не грубо, не второпях, не от скуки или от отчаяния, а так, как сейчас. Завораживающая геометрия движений, неземное блаженство, счастье получать и дарить. Как в медленном танце, мы перемещаемся в пространстве, ища самое удобное положение. Но вот Кит направляет меня в себя, и я чувствую ее учащенный пульс.

— Я знаю, Шон, это странно, но я...

— Тс-с, не надо...

Я делаю всего одно движение, но для нее это пробуждение. Откровение почти божественного свойства. Однако и для меня это значит не меньше. Ее васильковый взгляд, отсветы мыслей, скользящие по лицу... Раньше я почти никогда не мог разгадать, что скрывается за ее мимолетными улыбками, но теперь я читаю по лицу Кит как по книге.

— Обними меня! Крепче! — просит она.

— Да, родная, конечно.

— Обними и никогда не отпускай!

— Не отпущу, — обещаю я и закидываю ей за спину соединенные наручниками руки.

Мы занимаемся любовью на траве, под деревьями, словно простой смертный и эльфийская волшебница. Или все наоборот, и это я лесной дух, а она заблудившаяся в чаще принцесса из старинной сказки с несчастливым концом?

Мы занимаемся любовью, и она негромко вскрикивает, а я обнимаю и успокаиваю ее.

О, прекрасные, восхитительные минуты! Будущего нет, есть только настоящее: стук ее сердца, испарина на гладкой коже, нежные губы да глубокие лесные глаза, в которых светится сознание бесконечно наполненного бытия.

Ничего иного и желать нельзя. Но я уже видел этот фильм, и мне слишком хорошо известно, что за мирной сценкой обязательно последует катастрофа.

Я прижимаю ее к себе, и мы снова занимаемся любовью в почти абсолютной тишине неподвижного леса. Ни один звук, ни один шорох не тревожат нас, и в какой-то миг в этом зачарованном молчании мне мерещится смутное обещание счастливого будущего, в котором мы с Кит будем вместе.

Но я знаю, что это только затишье перед бурей.

Леса были густыми, нехожеными, и пространство между стволами пронизывали острые солнечные лучи, сочившиеся сквозь кружево листвы.

Краснокожие научили их надрезать кору деревьев, чтобы добывать сладкий сок, показали им съедобные ягоды и гнезда диких пчел. Опьяненные тишиной и спокойствием, они пробирались между вековыми пихтами, гигантскими ильмами и какими-то диковинными деревьями, еще не известными цивилизованному человеку.

С тех пор как они покинули богатое рыбой побережье, они не видели ничего, кроме леса. Лес тянулся на многие мили вокруг, и было совсем неудивительно, что местные жители поклонялись лесным духам. Финтан, Даана, они тоже были здесь, а выходя на лесные прогалины, путники ощущали и нечестивое присутствие древнего Пана. Время от времени они набредали на капище, курган или другое священное для язычников место, но не боялись, ибо их поддерживала вера в Единого Бога.

Они пересекали реки, по которым поднимался идущий на нерест лосось, слышали вой волков и видели в вышине орлов и даже грифов — странных птиц, которых никто из монахов, за исключением одного итальянца, никогда в жизни не встречал.

Поднявшись на лесистый кряж и глядя на раскинувшиеся внизу речные долины, они впервые позвонили в колокол, призывающий к молитве Божьей Матери. Здесь они сложили из скромного камня небольшую часовню во имя святого Патрика, казавшуюся еще меньше по соседству с огромной горой. Жизнь буквально кипела вокруг, бурлила, переливалась через край. Она просто била в глаза, куда ни кинешь взгляд, и священник из Альбы едва не впал в гностическую ересь, предположив, что здешний мир не познал Первородный Грех и остался не тронут злом. Впрочем, Брендан быстро образумил его и даже наложил на него епитимью, велев облечься во власяницу в знак полного раскаяния. Но в глубине души Брендан знал, что красота — самый страшный растлитель и что монахов соблазняет сама земля...

Я проснулся.

Кит смотрела на меня. Она была уже полностью одета.

— Ты спал, — прошептала она.

— Откуда ты знаешь?

Она улыбнулась:

— У тебя глаза быстро двигались под веками.

— Который час? — спросил я, садясь и стряхивая со спины прилипшие листья и иголки.

— Почти двенадцать. Скоро обед.

— Трахнутый, наверное, здорово злится.

— Нет. Пока ты спал, я отошла к тому месту, откуда меня было видно из дома, и помахала ему рукой в знак того, что все в порядке. Он, конечно, спросил, где, черт побери, Шон...