– Кто ты? У меня голова раскалывается. Где мы?

Незнакомка нахмурилась еще сильнее:

– Вопросы здесь задаю я.

– Что стряслось? – спросил Эмансипор. – Я очнулся за воротами. Кажется, я… я работал. Да, работал вместе с командой, расчищал сточную канаву. Мы наткнулись на тот большой камень, хотели его сдвинуть… я поднатужился изо всех сил… А потом – страшная боль! У меня в голове! Ничего не помню! Во имя Госпожи, я даже не знаю, кто я такой!

Из толпы послышался сочувственный вздох, а затем чей-то голос:

– Он святой!

– Тебя провозгласил святым рыцарь Здравия? – спросила женщина.

– Э-э-э… вряд ли. Не помню. Может быть. Какой сегодня день?

– День святого Эбара, о избранный! – ответил кто-то из толпы.

– Семь месяцев прошло! – воскликнул Эмансипор и тут же обругал себя. Слишком долго. И о чем он только думал?

– Семь месяцев? – Рыцарь Здравия шагнула к нему. – Семь месяцев, говоришь?

– Д-да… кажется… – запинаясь, пробормотал Эмансипор. – Какой сейчас год?

Идиот! Только еще хуже сделал!

– Второй год правления короля Макротуса.

– Макротуса?! – воскликнул слуга. И приказал себе: «Хватит нести чушь, дурак! Немедленно заткнись!»

На него снова снизошло вдохновение. Закатив глаза, Эмансипор со стоном рухнул на булыжники. Из толпы послышались крики, несколько человек подошли ближе.

До него доносились голоса:

– Так это и впрямь он?

– Самый Первый Святой достославного труда? Он ведь сказал – семь лет? Я сам слышал. Семь!

– Первый Святой – миф! – рявкнула рыцарь Здравия. – В смысле, мы искали-искали, но так и не нашли его или ее. К тому же этот человек – чужеземец. Первый Святой никак не может быть чужеземцем.

– Но, благословенная рыцарь Здравия, – настаивал кто-то, – все сходится! Первый Святой, предвестник грядущего! В «Королевских пророчествах» говорится…

– Я не хуже тебя знаю «Королевские пророчества», гражданин! – огрызнулась женщина. – Осторожнее, а то я решу, что ты громко споришь в общественном месте!

Со стороны послышался другой зычный голос:

– Что тут происходит?

– Ах, это вы, Инветт Отврат, – с некоторым облегчением ответила женщина. – Тут возник небольшой инцидент. Будьте так любезны, помогите нам разобраться.

– Инцидент? – Мужской голос приблизился. – Инциденты у нас не одобряются, Сторкуль Очист. Даже рыцарю Здравия низшего ранга вроде вас следует это знать.

– Я стараюсь блюсти единообразие при любой возможности, о Чистейший из паладинов.

– Как вам и следует поступать – и упаси Госпожа, если ваши действия хоть в чем-то подтвердят вашу исключительность! Вы ведь не считаете себя исключительной, Сторкуль Очист?

– Нет, конечно, – еле слышно ответила она. – Моя врожденная посредственность безупречна, о Чистейший. В этом я могу вас заверить.

– Что тут происходит? Кто этот бесчувственный человек?

– Первый Святой, о Чистейший паладин Здравия! – пояснил все тот же настойчивый горожанин. – Лишенный памяти последние семь лет!

– Тогда почему он ныне пребывает без сознания?

– Он подвергся допросу со стороны рыцаря Здравия. Для него это стало… неслыханным потрясением. Слава Госпоже, что вы появились!

Несчастная Сторкуль Очист не пыталась ни возразить, ни опровергнуть слова горожанина, и лежавший у ее ног Эмансипор Риз, признаться, сперва ей даже посочувствовал, но в конце концов решил: ничего, пусть получает по заслугам. Открыв глаза – что тут же заметили остальные, – он уставился на Сторкуль Очист, а потом, застонав, вновь провалился в притворное забытье.

– Опять она за свое! – судорожно вздохнув, проговорил все тот же горожанин.

– Покиньте нас, Сторкуль Очист, – приказал Инветт Отврат, – и ждите рыцарского суда в Дневном храме Здравия.

– Да, о Чистейший паладин, – последовал негромкий ответ.

Эмансипор услышал ее удаляющиеся шаги.

– Очнитесь, Первый Святой, – сказал Инветт Отврат.

Все вышло как нельзя лучше. Веки Эмансипора дрогнули, и он уставился на будто высеченные из камня черты стоявшего над ним рыцаря в доспехах: сперва вроде бы ошеломленно, а затем с таким видом, словно бы вдруг что-то понял.

– Я… я никогда вас раньше не видел, – проговорил Риз, – но мне ведома чистота вашей души. Вы, должно быть, паладин. Вы, должно быть, Инветт Отврат.

В голубых глазах рыцаря мелькнул довольный огонек.

– Вы правы, Первый Святой. Малоизвестное пророчество гласит, что именно я должен найти вас и препроводить к нашему королю. Вы можете встать?

Эмансипор с трудом поднялся на ноги. Он пошатнулся, но его удержала рука в железной перчатке.

– Идемте, Первый Святой достославного труда…

У слуги подогнулись колени, и паладину пришлось его подхватить.

– Что с вами, друг мой? – встревоженно спросил Инветт Отврат.

Не обращая внимания на собравшуюся вокруг толпу, Эмансипор снова выпрямился и наклонился к уху паладина:

– Видение, о Чистейший. Ужасное видение!

– Воистину пугающе! И что же вы узрели?

Эмансипор приподнял голову. Нужно было что-то придумать, причем быстро.

– Мои слова предназначены лишь для ваших ушей и ушей короля, и никого иного!

– Даже не для Великой настоятельницы Госпожи?

– Да, и для нее тоже.

– Тогда нам нужно спешить. Обопритесь на мою руку…

Рыцарь Здравия Сторкуль Очист прислонилась к задней стене Дневного храма, уставившись перед собой невидящим взглядом и чувствуя, как на нее накатывают волны ужаса. Она была обречена. Рыцарские суды никогда не завершались в пользу подсудимых, о чем Сторкуль Очист прекрасно знала: она сама неоднократно в них участвовала и столь же хорошо помнила, с каким тайным удовольствием она добавляла свой голос к хору обвинителей. Преступления против Здравия, бесспорно, считались наиболее серьезными, и со временем законы лишь ужесточались. Хотя, казалось бы, куда уж дальше: что может быть серьезнее самой серьезной серьезности? Нахмурившись, она потрясла головой, внезапно испугавшись, что сходит с ума.

С другой стороны, может, было бы и лучше окружить себя коконом безумия за секунду до вынесения приговора…

Будь проклят этот Инветт Отврат! Каждый рыцарь Здравия знал, что миф о Первом Святом – выдумка. Чужеземец лишь оказался достаточно сообразительным, чтобы превратить в посмешище драгоценное суеверие и в то же время польстить самолюбию Отврата. Если кто-то и заслуживал осуждения, так это Чистейший паладин, расхаживавший по городу в окружении ауры безупречной праведности, достаточно густой, чтобы удушить самого здорового горожанина.