Игрейна вздохнула.

– Мне кажется, ты запамятовал, как все было на самом деле.

Мне подумалось, что Дафидд, писарь, переводящий мои слова на язык бриттов, расскажет что-нибудь более в ее вкусе. Я даже слышал недавно, будто стол был деревянный и такой огромный, что за ним торжественно восседало все Братство Британии. Не было такого стола, и не могло быть – разве что мы вырубили бы на его строительство половину лесов Думнонии.

– Из Братства Британии, – терпеливо объяснил я, – ничего не вышло. И не могло выйти. Присяга королю оставалась важнее, чем клятва Круглого стола, к тому же никто, кроме Артура и Галахада, не принимал ее всерьез. Под конец многие даже смущались, если кто-нибудь о ней вспоминал.

– Ну конечно, ты прав, – сказала Игрейна, давая понять, что решительно мне не верит. – И еще я хочу знать, что сталось с Мерлином.

– Расскажу. Обещаю.

– Нет, расскажи сейчас! Он так и умер в забвении?

– Нет, – отвечал я, – его время еще пришло. Нимуэ не ошиблась. В Линдинисе он просто ждал. Помнишь, я рассказывал, что он любил прикидываться дряхлым и умирающим, хотя внутри, незримо для нас, по-прежнему жила сила. Только он и впрямь был стар, и ему приходилось эту силу копить. Он дожидался, когда Котел явится на свет, ибо знал, что тогда его сила и понадобится, а до тех пор позволял Нимуэ поддерживать огонь.

– Так что случилось? – взволнованно спросила Игрейна.

Я закатал рукав на культяшке.

– Если Господь даст мне дожить до тех пор, госпожа, ты все узнаешь, – сказал я и наотрез отказался говорить дальше. Слезы наворачивались на глаза при воспоминании о последней ужасной вспышке Мерлиновой силы. Впрочем, мое повествование еще нескоро до нее доберется. Это случилось много после того, как исполнилось пророчество Нимуэ о королях на Кар Кадарне.

– Если не расскажешь, – объявила Игрейна, – то я не сообщу тебе мою новость.

– Ты беременна, и я очень за тебя рад.

– Какой ты гадкий, Дерфель! – возмутилась она. – Я думала тебя удивить.

– Ты молилась об этом, госпожа, и я за тебя молился. Разве мог Господь не услышать наши молитвы?

Королева поморщилась.

– Господь послал Нвилле оспу, вот что Господь сделал. Она вся покрылась язвами, стала мочиться гноем, и король ее отослал.

– Я очень рад.

Она погладила живот.

– Надеюсь, он вырастет и станет королем.

– Он? – спросил я.

– Он, – твердо отвечала Игрейна.

– Буду молиться за вас обоих, – набожно отвечал я, хотя и не знал, обращу ли молитвы к богу Сэнсама или к древним богам Британии. Столько молитв было произнесено за мою жизнь, и что они мне принесли? Сырую келью на холме, в то время как враги распевают песни в наших древних пиршественных палатах. Однако нынешний финал еще наступит не скоро, история Артура далека от завершения. В каком-то смысле она только началась, ибо, когда он передал власть Мордреду, наступило время испытаний, время суровой проверки для Артура, блюстителя клятв, моего сурового господина и друга до самой смерти.

* * *

Сперва ничто не изменилось. Мы затаили дыхание, ожидая худшего, но ничего не произошло.

Сперва был сенокос, потом жали и укладывали в мочила лен, так что неделю по всем деревням стояла страшная вонь.

Убрали рожь, ячмень и пшеницу, потом слушали, как рабы с пением молотят зерно и бесконечно вращают жернова. Солома пошла на починку крыш, и некоторое время на кровлях золотом сияли новые заплаты. Ели ежевику и орехи, выкуривали пчел из ульев, заливали мед в бурдюки и вешали их перед очагами, где оставляли пищу для мертвых в канун Самайна.

Саксы оставались в Ллогре, суды вершили правосудие, девушек выдавали замуж, дети рождались, дети умирали. Наступила осень с туманами и первыми заморозками. Начали забивать скот, и вонь мочильных ям сменилась смрадом дубильных чанов. Только что сотканные холсты вымачивали в смеси золы, дождевой воды и мочи, которую собирали весь год. Заплатили зимнюю подать, и в день солнцеворота мы, митраисты, забили быка на ежегодной мистерии в честь солнца, а христиане отпраздновали рождение своего бога. На Имболк, главное зимнее торжество, мы накормили у себя в доме двести человек, не забыв положить на стол три ножа для невидимых богов, и принесли жертвы, чтобы следующий год выдался урожайным. Первым знаком пробуждающейся весны стали новорожденные ягнята, потом пришло время пахать и сеять, а деревья оделись зеленью. То был первый год Мордредова правления.

Кое-что все-таки изменилось. Что Мордред потребует себе дедов дворец, мы ждали, но я очень удивился, когда Сэнсам заявил претензии на Линдинис – там-де можно будет разместить и школу, и Морганину женскую общину, да и самому епископу надо жить рядом с церковью, которую он возводит на Кар Кадарне. Дело происходило на совете, и Мордред махнул рукой в знак согласия, так что пришлось нам с Кайнвин освобождать дворец. Дом Эрмида пустовал, и мы переехали в сырые места у озера. Артур не хотел уступать Линдинис Сэнсаму, как не хотел платить из казны за восстановление ущерба, который, по словам Сэнсама, причинила дворцу "толпа дурно воспитанных детей". Однако Мордред настоял на своем. То был единственный случай, когда он вмешался в дела правления. Артур, хоть уже и не был регентом, по-прежнему возглавлял совет, куда король приходил редко, предпочитая охоту. Впрочем, преследовал он не только волков и оленей; мы с Артуром уже привыкли носить крестьянам золото в уплату за поруганную честь жены или невинность дочери. Обязанность была неприятная, но случалось это нечасто, и счастливо королевство, где такое не происходит никогда.

В то лето заболела Диан, наша младшая дочь. Лихорадка не проходила, вернее, проходила и возвращалась снова, да так, что трижды нам казалось, будто Диан умерла. Все три раза Мерлиновы снадобья возвращали ее к жизни, тем не менее старику никак не удавалось окончательно прогнать хворь. Диан была самой бойкой из наших девочек. Морвенна, старшая, росла серьезной и рассудительной. Она любила нянчиться с младшими сестренками и чуть ли не с рождения интересовалась хозяйством: кухней, дубильными ямами, белением холстов. Серена, звезда, была нашей красавицей – она унаследовала материнские черты и прибавила к ним задумчивый, мечтательный нрав. Она часами слушала бардов, запоминала их песни, училась играть на арфе. А вот Диан, как всегда говорила Кайнвин, была отцовская дочка. Диан не ведала страха. Она стреляла из лука, ездила на лошади и уже в шесть лет управлялась с челном не хуже живущих на озере рыбаков. Заболела она на седьмом году, и, наверное, если бы не ее лихорадка, мы бы всей семьей отправились в Повис. Это было за месяц до первой годовщины Мордредова правления, когда король внезапно потребовал, чтобы мы с Артуром ехали в королевство Кунегласа.

Мордред в кои-то веки решил посетить совет, и неожиданность его требования нас удивила, как и самая цель поездки, однако молодой король был непреклонен. Разумеется, существовал и тайный мотив, но мы с Артуром его не знали, как не знал и никто в совете, кроме Сэнсама, который все и затеял. Очень не скоро выяснилось, что подвигло мышиного короля завести этот разговор. Тогда мы ничего не заподозрили, ибо предлог был вполне правдоподобный, и мы с Артуром не понимали одного: зачем отправлять в Повис нас обоих.