Возвращение в Ленинград, описанное в мемуарах М.М.Попова, также вызывает много вопросов:

«В Ленинград я возвращался поездом «Полярная стрела». День 21 июня, проведенный в вагоне, прошел спокойно.

В Петрозаводске, куда мы прибыли около 4 часов утра 22 июня (здесь и далее подчеркнуто мной. – М.С.), помимо ожидавшего нас командарма (командующий войсками 7-й армии) генерал-лейтенанта Ф. Д. Гореленко, встретили еще секретаря ЦК Карело-Финской ССР и начальника Кировской железной дороги. Прежде всего они сообщили о полученном распоряжении из Москвы: вагон командующего от поезда отцепить и вне графика безостановочно доставить его в Ленинград, для чего выделить отдельный паровоз. Этот паровоз уже готов, и через несколько минут можно отправляться.

Распоряжение о срочной доставке вагона командующего в Ленинград, естественно, вызвало у них озабоченность и настороженность. Однако в тот час и в те минуты мы могли только предполагать, что назревают какие-то события, несомненно, связанные с войной. Мы ничего не могли объяснить товарищам, а так как маневровый паровоз уже тянул вагон по путям станции, пришлось наскоро рассказать об обстановке и решениях, принятых на севере, т. е. на участке 14-й армии, и предложить командарму Ф. Д. Гореленко, на участке которого финские части уже были выдвинуты к границе, срочно привести войска в боевую готовность и занять ими оборону по плану прикрытия.

Мы с членом Военного совета корпусным комиссаром Клементьевым ломали головы в догадках, что означает это распоряжение о срочной доставке нас в Ленинград… На одной из станций, где-то на полпути до Ленинграда, около 7 часов утра наш более чем скромный состав сделал свою первую остановку. Явившийся в вагон комендант с противогазом на левом боку, символом боевой готовности, представившись, доложил, что остановка вызвана необходимостью проверить буксы и будет очень короткой, а дальше намечается следование до Ленинграда без единой остановки. Но самое главное, продолжал он с заметным волнением, примерно час тому назад по селекторной связи из Ленинграда передали только для сведения начальника станции и коменданта сообщение, что немцы около 4 часов утра отбомбили на западе ряд наших городов и железнодорожных узлов и после сильного артиллерийского обстрела перешли границу и вторглись на нашу территорию…»

Итак, в 4 часа утра 22 июня 1941 г. командующий Ленинградским округом (уже называемым в документах верховного командования «Северным фронтом») и командующий одной из трех армий фронта (Ф. Д. Гореленко) еще только «ломают головы в догадках» о том, что «назревают какие-то события». При этом почему-то командарм в 4 часа утра (для людей, ведущих нормальный образ жизни, это ночь) не спит. Не спит и секретарь карело-финского ЦК товарищ Куприянов, хотя уж для него-то командующий округом старшим начальником не является и встречать его мимо проходящий поезд на вокзале Куприянов совершенно не обязан. Далее, в 7 часов утра 22 июня командующий все еще не имеет никакой достоверной информации о начавшейся три часа назад войне и узнает о ней от «коменданта с противогазом на боку». Причем коменданта какой-то крохотной станции о начале войны уже проинформировали. Час тому назад. А командующего округом (фронтом) – еще нет.

Может все это быть правдой? Нет, не может. Знаменитая директива наркома обороны № 1 («В течение 22–23 июня 1941 г. возможно внезапное нападение немцев на фронтах ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО…») поступила в штаб Ленинградского округа в час ночи 22 июня 1941 г. и была незамедлительно доведена до сведения командующих армиями и корпусами. Можно привести множество подтверждений этого факта. Сегодня уже можно указать и точные архивные ссылки на документы. Но мы не будем этого делать, а просто продолжим чтение мемуаров М.М. Попова:

«Утром 22 июня мы вернулись в Ленинград… Встречавший нас на вокзале генерал К. П. Пядышев тут же в вагоне кратко обрисовал обстановку. Около 1 часа ночи была получена директива наркома, предупреждавшая о том, что 22–23 июня возможно нападение гитлеровских войск на нашу страну. Директивой требовалось привести войска в боевую готовность и занять огневые точки в укрепрайонах на госгранице. Штаб округа тут же был собран по боевой тревоге, и войскам направлены были соответствующие указания…»

Таким образом, даже если предположить такое вопиющее разгильдяйство, как отсутствие средств радиосвязи и шифровальных устройств в вагоне командующего округом, то по меньшей мере в 4 часа утра, после встречи с командующим 7-й армией генералом Гореленко, Попов должен был от него узнать содержание Директивы № 1. После этого ломать голову в догадках было уже совершенно незачем.

Тщательно подготовленный советскими писателями читатель, разумеется, «знает», что никакой радиосвязи в Красной Армии не было, «история отпустила нам мало времени», а команды в армии передавали флажками, сигнальными кострами, тамтамами, в лучшем случае – по проводному телефону. Увы, документы и факты не подтверждают смелую гипотезу о том, что Сталин организовал производство самолетов, танков, орудий, бронемашин, тягачей, минометов (причем в циклопических количествах), а вот про средства радиосвязи – забыл. По состоянию на 1 января 1941 г. в Вооруженных силах СССР числилось (121, стр. 622–623):

– фронтовых радиостанций (РАТ) – 40 штук (в среднем по 8 на каждый из пяти будущих фронтов);

– армейских и корпусных (РАФ, РСБ) – 1613 штук (в среднем по 18 на каждый стрелковый и мехкорпус);

– полковых (5АК) – 5909 штук (в среднем по 4 на каждый полк).

Итого – 7566 радиостанций всех типов. Разумеется, в это число не вошли танковые и самолетные радиостанции. И это все – на 1 января 1941 г. Советские радиозаводы продолжали свой «мирный созидательный труд», и к 22 июня средств радиосвязи должно было стать еще больше. По крайней мере план 1941 года предусматривал выпуск 33 РАТ, 940 РСБ и РАФ, 1000 5АК. В процитированной выше докладной записке наркома обороны СССР отсутствуют, к сожалению, данные по наличию предшественницы РАФа – мощной (500 Вт) радиостанции 11-АК, хотя этих комплексов в войсках было очень много. Так, в Киевском ОВО по состоянию на 10 мая 1941 г. числилось 5 комплексов РАТ, 6 РАФ, 97 РСБ и 126 единиц 11-АК. И еще 1012 полковых 5АК (121, стр. 191).

Теперь стоит пояснить – что обозначают все эти большие буквы. Радиостанция РСБ стандартно устанавливалась на шасси автомобиля, имела излучаемую мощность до 50 Вт и обеспечивала дальность телефонной связи в 300 км, т. е. фактически в полосе действий армии или даже фронта. РАФ – это значительно более мощный (400–500 Вт) комплекс аппаратуры, устанавливаемый на двух грузовиках ЗИС‑5. Подлинным чудом техники 40-х годов мог считаться комплекс фронтовой радиосвязи РАТ. Огромная мощность (1,2 кВт) позволяла обеспечить связь телефоном на расстоянии в 600 км, а телеграфом – до 2000 км. Схема передатчика предоставляла возможность работы на 381 фиксированном канале связи с автоподстройкой частоты. Так что наше предположение о том, что только по причине крайнего разгильдяйства в вагоне командующего одного из пяти приграничных округов могло не оказаться мощной радиостанции и одного из 247 имеющихся в наличии аппаратов шифрованной связи «БОДО», вполне обосновано…