Томаз, переглянувшись со своими новыми знакомцами, обреченно махнул рукой и закрыл входную дверь: не выгонять же девчонок на улицу. Тем более что в трехкомнатной квартире вполне можно разместиться при любом раскладе. Через час-другой, когда было достаточно выпито для того, чтобы потянуло на секс с проститутками, Савелий, помахав на прощанье рукой, отправился спать в дальнюю комнату. После недавнего общения с Оксаной, его вовсе не тянуло на подобные подвиги. Во всяком случае, ему так думалось...

Не успел он поспать и пару часов, как почувствовал, как к нему кто-то прижался. В этот миг ему снилась Джулия, и ему показалось, что это она оказалась рядом, но просыпаться не хотелось, и он лишь протянул к ней руки.

- Какой ты сильный! - раздался восхищенный незнакомый голос.

Савелий с недоумением открыл глаза и дотянулся до ночной лампы: рядом с ним лежала брюнетка Леля и ласкала его тело.

- Господи, вы из Рэксов! - вдруг воскликнула она, уткнувшись взглядом в его наколку.

Сон мгновенно исчез, Савелий сел в кровати.

- Откуда тебе известно про Рэксов? - настороженно спросил Бешеный.

- Мой отец прошел Афганистан: он служил в воздушно-десантных войсках.

- Служил?

- Год назад он застрелился: старые раны замучили. - Девушка вздохнула с грустью. - Потому-то мне и пришлось заняться этим, после гибели отца мама слегла, а есть еще братик - ему одиннадцать. - Она настойчиво опустила руку вниз. - Вы, Сема, не беспокойтесь, я сама все сделаю, - поняла по-своему она его неготовность к эротическим играм.

Савелий мягко отвел ее руку, поднялся, достал из пиджака пятьсот долларов и протянул девушке.

- Вот что, Леля, езжай домой и попробуй с помощью этих денег начать новую жизнь. Хотя бы в память о своем героическом отце, хорошо?

Леля смотрела то на Савелия, то на зеленые купюры, и на ее глазах навернулись мокрые бусинки слез.

По предложению Николадзе в Чечню поехали через Дагестан. Этот крюк в несколько сотен километров удлинил их путь к цели, но по-другому было нельзя.

Мустафа, проводник, много лет назад завербованный Томазом, был неоценимым для их группы не только уникальным знанием приграничной местности, в которую они направлялись, но и тем, что в силу своей безотказности он был знаком как с пограничниками обеих стран, которые часто обращались к нему за помощью провести их по тропам, известным только ему, так и с наркоторговцами, по тем же причинам.

Когда дагестанский знакомец Томаза доставил их к дому Мустафы, он сразу же, с разрешения Николадзе, отправился домой, сославшись на больного ребенка.

Мустафа был турком по происхождению, но родился на границе Грузии и Чечено-Ингушетии: его отец, ограбив ювелирную лавку, бежал в Грузию еще в двадцатые годы. Промотав привезенные тайком через границу драгоценности, отец Мустафы устроился лесником, и за более чем три десятка лет не только исходил свой край вдоль и поперек, но и всем сердцем полюбил свою новую родину. Любовь эту передал сыну, и после его смерти Мустафа занял его место лесника.

Не вдаваясь в конкретные детали, Томаз поставил перед Хамид-ханом две задачи: во-первых, по возможности быстрее распустить слух среди местных наркоторговцев, что в округе появился богатый "купец" белого зелья, во-вторых, "без шума и пыли", провести их в Панкисское ущелье.

Нужно заметить, что после развала Советского Союза у Мустафы появились личные претензии как к Грузии, так и к Чечне. Грузины несколько месяцев продержали его в тюрьме "за нелегальный переход границы Грузии": так ему отомстили за то, что он отказался быть проводником родственника местного начальника грузинской милиции, который внаглую приторговывал наркотиками на территории России.

Дело в том, что у Мустафы были друзья и в Грузии, и в Чечне. Его отец был человек мобильный и общительный, что на Кавказе особенно ценится, и маленький Мустафа вместе с отцом, хотя сами жили в Дагестане, нередко наезжали то в Грузию, то в Чечню. Эти друзья детства сохранились у Мустафы, который был человеком добрым и внимательным, и всегда радушно принимал у себя в доме грузинских друзей. Потому выдвинутое против него обвинение счел для себя самым большим оскорблением.

А в Чечне в достопамятные дудаевские времена нелепо погиб его единственный сын, офицер запаса. Поехал в Грозный навестить бывшего однополчанина-чеченца и не вернулся. Что там на деле произошло, Мустафа толком так и не узнал, сообщили только, что Яшер погиб в пьяной драке, что само по себе было странно, поскольку покойный практически не пил. Мустафа был убежден, что его сына убили чеченцы, поскольку он считал себя советским офицером, а про Дудаева открыто говорил, что тот изменил присяге.

Мустафе Россия ничего дурного не сделала, и он согласился помогать Томазу, и дал самому себе клятву служить России верой и правдой. Ведь за Россию сложил голову его сын.

Этот шестидесятивосьмилетний человек, воспитанный на любви к природе и вере в ближнего, с первых же минут знакомства с Савелием почувствовал к нему отцовские чувства. А узнав, с каким трепетом Савелий относится к деревьям - зоркий глаз старого лесника заметил, как тот напитывался от мощного дуба энергией, - Мустафа полюбил его всем сердцем и не отставал от него до тех пор, пока Бешеный не согласился, хотя бы пару дней, погостить в его лесном доме. Кроме самого хозяина, тут проживали еще две кавказские овчарки, корова, несколько овец и огромное количество птичьего народа: индюшек, гусей, кур и даже целое семейство страусов, потомков подаренной одним австралийским бизнесменом пары.

Савелий принял приглашение погостить, во-первых, из уважения к этому чудесному старику, во-вторых, время работало на них, что, пожалуй, было важнее: слух о "купце", готовом приобрести крупную партию "порошка", мог дойти до Марселя и вызвать его интерес.

Мустафа оказался на редкость великолепным рассказчиком, знавшим огромное количество историй, легенд и сказаний о животных, деревьях и растениях. Савелий едва ли не с открытым ртом внимательно слушал их и впитывал народную мудрость, наслаждаясь при этом удивительной природой Кавказа. А Томаз и Василий с удовольствием охотились.

Так прошло два дня, и Савелий, как приверженец активного действия, начал подумывать, не пора ли им отправиться навстречу неизвестности. Заметив его нетерпение, чуткий Мустафа просил не спешить: "потеря одного дня может сократить путь к цели на неделю", многозначительно добавил он. И оказался прав: на третий день старый лесник извинился и исчез на пару часов. А когда возвратился, с некоторой грустью сказал:

- Пора отправляться в путь.

- Очень хорошо! - обрадовался Томаз.

- Но почему ты такой грустный, отец? - спросил Савелий.

- Мне не нравится человек, который хочет с тобой встретиться, Серафим, - откровенно заявил тот.

- Почему?