Ваня похолодел, думая, что сейчас ему опять начнут сватать Калину, и уже внутренне приготовился высказать все, что он думает по этому поводу, но, когда он обернулся и увидел царя Далмата, сразу понял, что это излишне. Помолодевшее лицо царя избороздили глубокие морщины, лоб рассекал длинный шрам, заканчивавшийся где‑то под волосами.

— Здравствуй, Ванюша, — повторил царь, — вот мы и встретились.

— Здравствуй, Далмат, — поклонился Ваня, не отпуская волчицу, — хорошо бы в другое время свидеться!

— Хорошо бы, — помрачнел Далмат, — да уж куда там, коли беда неминучая грядет! Друг твой, что ли? — Он кивнул на Пересвета.

— Друг, — коротко ответил Иван, — царевич Пересвет.

— О как, — покачал головой царь, — поди, и не помнит меня уже. А я в былые годы его на руках качал, когда еще царь Елисей в силах был.

— Здравствуй, Далмат, — протянул руку Пересвет, — рад я, что серебряный владыка здесь с нами.

— С вами, — печально повторил царь и обратился к Весте, — тебя‑то я, милая, и не приметил. Ты прости уж старика.

— Да уж какого там старика, — усмехнулась волчица, — ты себя‑то, Далмат‑батюшка, видел али нет?

Далмат смущенно кашлянул. Тут наконец не выдержала Яга:

— Ну как, друга, дело будем делать али лясы точить? Гляньте‑ка, войско медное уже на подходе!

— На подходе, — раздался позади голос Темнополка, — я уж думал, не успею.

Яга радостно вскрикнула и обняла мужа за шею. Тот похлопал ее по спине рукой и отстранил немного от себя. Поцеловал в лоб и тихо сказал:

— Время пришло.

— Пришло, — согласилась Яга.

В этот миг запели боевые рога, запели звонко и торжествующе, в их звуках слышалась радость победы, слава и гордость. Толпу охватило ликование, разнеслись крики и возгласы.

— Они что, не понимают? — шепнул Ваня на ухо Весте.

Та, подумав, ответила тихонько:

— Понимают. Но какая разница, все это ничто по сравнению с торжеством победителей!

— Может быть, — протянул Иван.

И тут все увидели медное войско. Будто огненное зарево надвигалось на Медное царство — до того сверкали доспехи воинов. Расшитые знамена, факелы и драгоценная сбруя коней, копья с пунцовыми лентами, прикрепленными к наконечникам, щиты с самоцветными узорами — все это горело, переливалось и сияло так, что было больно глазам.

— Скоро солнце встанет, — тревожно проговорил Далмат, которого уже просветили относительно замысла Пересвета, — успеешь ли?

— Успею, — уверенно кивнул тот, — надо успеть.

— Хорошо бы, — с беспокойством кивнул царь, — надеюсь, что успеешь.

— Все мы надеемся, — тихо сказала Веста.

Тем временем медное войско подошло совсем близко, крики в толпе стали громче, в воздух полетели шапки и цветы. Пересвет быстро проговорил Далмату:

— Можно я возьму твоего коня?

— Бери, — с удивлением сказал тот, — а твой где?

— Не смог его взять, толпа велика, — признался Пересвет, — спасибо тебе.

Он вскочил на рыжего скакуна и помчался навстречу медному войску.

— Верные воины царя Елисея! Я царевич Пересвет!

Какой‑то воин повыше других ростом и в доспехах, украшенных самоцветными каменьями, сделал знак рукой, и все полчище остановилось, ожидая команды.

— Здравствуй, Пересвет, — зычно проговорил он, — раз ты сам пришел к нам, мне надлежит только отвести тебя к нашей царице!

— К вашей царице! — с горечью воскликнул Пересвет. — Неужто к той, которая отдаст вас под пяту Еруслану во имя своей безумной жажды власти? Опомнись, Радимир! Ведь ты же друг мне!

— Не время говорить о дружбе, царевич, коли дело касается чести и совести! Кто смеет говорить речи, подобные твоим, наводить тень на нашу царицу Рогнеду? Да мне следует убить тебя на месте за такие слова!

— Остынь, Радимир! — проговорил Пересвет уже мягче. — В чем моя вина пред тобой, что ты, словно пес, готов броситься на меня с раскрытой пастью? Или я солгал тебе в чем‑то, или чем‑то тебя обидел — отчего нет больше мне веры?

— В чем мне верить тебе? — воскликнул Радимир. — Ты предал нас, ты предал свое верное войско, покорное твоему слову и твоей воле! Ты сошел с пути воина, изменил своему царю, а разве есть вера изменнику?

Вокруг наступила полная тишина. Пересвет медлил с ответом, и слышно было, как стучит копытами оземь конь царя Далмата. Наконец Пересвет заговорил:

— Война, говоришь, Радимир? О, то война была, когда изгоняли мы мечом и пламенем полчища проклятых южан, осаждающих наши земли! О, то война была, когда мы рука об руку с тобой, Радимир, несли смерть и ужас народам севера, не желавшим платить дань царю нашему Елисею! Но надо ли обагрять меч кровью невинных людей, все помыслы которых сводились лишь к доброй дружбе и добрососедству? Враг ли нам был покоренный царь Далмат, недруг ли нам был царь Кусман? Много ли славы принесли тебе победы над державами, которые не оказали никакого сопротивления, сдались без крови, без честной битвы? Скажи, Радимир! Скажи всем, что принесли тебе эти победы!

Радимир молчал. Пересвет продолжил:

— Царь Елисей безумен, и мы все это знаем! Ты можешь говорить, что не веришь досужим слухам, но ты знаешь, что это так! Ты знаешь, что царица Рогнеда опоила нашего царя и своего мужа колдовским зельем и единолично правит Медным царством, отдавая приказы один другого гибельнее! Ты знаешь это, Радимир, и ты продолжаешь идти вперед? Но знаешь ли ты то, что не успеет еще взойти солнце, как у этих стен будет стоять войско, равного которому нет во всех землях! Сумеречное войско придет сюда, но не для того, чтобы отпраздновать великую победу, а для того, чтобы ровнять наши города с землей, душегубствовать и нести смерть всему сущему!

— Нет! — в отчаянии закричал Радимир. — Этого не может быть!

— Опомнись, Радимир! — воскликнул и Пересвет. — Неужели ты сам не догадывался о коварстве царя Еруслана? Зачем ему, великому владыке, заключать мир с Медным царством, которому со всей своей армией не устоять против сумеречного войска? Он испепелит Медное царство и построит вечный город чародеев, тот самый град, о котором уже слагают песни бродячие певцы в его чертоге! Радимир! Опомнись!

Радимир стоял белый как снег, даже его огненно‑рыжие волосы, казалось, тронула седина. Лицо его исказила такая гримаса боли, что оно стало похожим на маску. Радимир долго молчал, наконец заговорил глухим голосом так, как будто ему было больно говорить:

— Я подозревал это. Не думал только, что все может быть так скоро. Думал, надеялся, вдруг все станет по‑прежнему. Вдруг царь Елисей, тот царь, которому я поклялся служить вечно и верно, опомнится. Но, видимо, этому не суждено быть… Не суждено.