Но эта улыбка очень скоро сменилась гримасой ужаса, ибо через несколько дней, а именно 12 марта, колдунью арестовали по приказу начальника полиции Ла Рейни в тот самый момент, когда она выходила из церкви. Надо сказать, Вуазен была очень набожной и всегда крестила младенцев прежде, чем перерезать им горло! В аресте колдуньи не было ничего случайного: Вигурё и Бос, уже два месяца томившиеся в тюрьме, решили наконец дать показания в надежде облегчить свою участь.

И показания эти оказались столь подробными, что по городу прокатилась волна арестов. 11 февраля была взята под стражу мадам де Пулайон – первая из числа знатных дам, замешанных в Деле Отравителей. Ее любовником был некий маркиз де ла Ривьер, который в действительности являлся незаконнорожденным сыном аббата де ла Ривьера. Этот красивый, но развращенный до мозга костей юнец довел мадам де Пулайон до полного разорения: ради него она продавала фамильное серебро и даже собственные платья, поскольку старый супруг бдительно охранял свои сундуки и отнюдь не желал содержать ее расточительного любовника. Оказавшись в безнадежной ситуации, молодая женщина обратилась за помощью к Мари Бос, и та вручила ей отравленную рубашку, предназначенную для скупого мужа. Для пущей надежности следовало добавить ему в пищу несколько порошков, однако служанка, которой была поручена эта работа, в последнюю минуту перепугалась и выкинула все дары колдуньи в окошко. Мадам де Пулайон не отступилась от своего намерения и решила нанять убийц… но те предпочли раскрыть глаза мужу. Г-н де Пулайон, проникшись вполне понятным раздражением, подал на жену жалобу как раз в тот самый момент, когда о ней заговорила Мари Бос. Арест мадам де Пулайон имел важные последствия. По сходному обвинению маркиза де Бренвилье закончила свои дни на эшафоте, и можно было предполагать, что в ходе расследования, предпринятого Ла Рейни и его верным Дегре, всплывут имена других знатных дам. Дело Отравителей приобретало такой масштаб, что власти встревожились.

Министр Лувуа предложил королю учредить специальную судебную инстанцию – трибунал с чрезвычайными полномочиями, призванный рассматривать дела о магии, ворожбе и ядах. Число подобных злодеяний множилось: каждый день поступали сведения о новых отравлениях. Людовик XIV согласился, и Лувуа приступил к осуществлению своего плана.

Этот прославленный в истории трибунал стал собираться в Арсенальском дворце, и в его состав вошли самые влиятельные члены Государственного Совета. Учрежден он был 8 марта 1679 года – за четыре дня до ареста Вуазен – и получил впоследствии зловещее название Огненной Палаты, поскольку заседания происходили в зале с черной драпировкой при свете факелов. Кроме того, из этого зала обвиняемые обычно отправлялись на костер.

Арест Вуазен наполнил душу мадам де Монтеспан страхом и яростью: колдунья побывала в Сен-Жермене, однако не сумела подобраться к королю с пресловутым свитком и Людовик чувствовал себя превосходно, а влияние прекрасной Анжелики росло с каждым днем. Первой мыслью маркизы было немедленно бежать. Стремительно покинув Сен-Жермен, она отправилась в Париж и стала готовиться к отъезду в свое имение в Пуату. Но постепенно ее холодный ясный рассудок возобладал над смятением. Вуазен будет молчать и, в любом случае, не даст показаний против женщины, от которой зависит ее собственное спасение. Следовало всеми силами поддерживать в ней эти надежды – более того, попытаться спасти ее. Если же это окажется невозможным, нужно устроить так, чтобы она умерла прежде, чем заговорит…

Кроме всего прочего, мадам де Монтеспан не хотелось бежать, не дождавшись падения или гибели ненавистной соперницы. Это стало для бывшей фаворитки навязчивой идеей, и она готова была пойти на любой риск, лишь бы добиться своей цели. У нее хватило дерзости вступить в сношения с Франсуазой Филастр – самой известной в Париже колдуньей после Вуазен. Маркиза желала, чтобы Филастр избавила ее наконец от Анжелики де Скорай.

Между тем ничего не подозревающей Анжелике казалось, что она переживает какой-то чудесный сон. У нее был собственный выезд, ее осыпали почестями и драгоценностями, настоящий золотой дождь пролился над родной Овернью, где полным ходом перестраивали ее ненаглядный Кропьер. Молодой женщине хотелось, чтобы родовой замок превратился в маленький Версаль, и по ее рисункам возводили прекрасную террасу с широкой лестницей. Братья Анжелики стали командирами полков, а ее сестра Франсуаза только что была возведена в сан настоятельницы богатейшего аббатства в Шеле.

При этом Анжелика вовсе не была эгоисткой. Думая о мадам де Монтеспан, которая была так добра к ней, она испытывала нечто вроде угрызений совести, поскольку вытеснила прежнюю фаворитку из сердца короля. Именно по ее просьбе маркиза получила одну из самых важных должностей при дворе и стала заведовать имуществом королевы – должность эта оказалась вакантной после бегства графини де Суассон, замешанной в Деле Отравителей. Мадам де Монтеспан сквозь зубы поблагодарила Анжелику. Что касается самой королевы, о которой почти никто не вспоминал, то это назначение не доставило ей радости, ибо она всей душой ненавидела маркизу. Король же охотно исполнил желание новой возлюбленной, увидев в этом удобную возможность загладить вину перед женщиной, которую он когда-то так любил, а потом отверг. Теперь ему нужна была только Анжелика – мадам де Монтеспан имела значение лишь как мать дорогих его сердцу детей.

Однако ослепленная гордостью маркиза не желала сдаваться и прилагала все усилия, чтобы избавиться от соперницы, над которой словно бы витал ангел-хранитель. В очередной раз он спас Анжелику, когда Франсуаза Филастр сделала безуспешную попытку проникнуть к ней в качестве служанки.

Между тем время шло, одно празднество сменялось другим, и как-то раз на великолепном балу у брата короля появилась Анжелика, усыпанная бриллиантами с головы до пят. Мадам де Монтеспан пережила величайшее унижение, когда ей пришлось вместе с другими фрейлинами украшать новую фаворитку. Она вспомнила, как сама точно так же принуждала бедняжку Лавальер, уже оставленную королем, исполнять обязанности камеристки. У Людовика XIV была прекрасная память, и он умел наносить жестокие раны…

Но ярость Атенаис перешла все мыслимые границы, когда через месяц беременная Анжелика получила титул герцогини де Фонтанж с рентой в двадцать тысяч золотых экю. А главное – при первых же приступах тошноты этой выскочке пожаловали право сидеть в присутствии короля! Мадам де Монтеспан не могла перенести, что она, подарившая королю семерых детей, осталась всего лишь маркизой и должна будет стоять, видя соперницу сидящей. Не помня себя от гнева и забыв всякую осторожность, она ринулась к королю.

Ссора продолжалась около часа. Пронзительные вопли маркизы заглушали голос короля, который тщетно пытался заставить ее замолчать. Но остановить мадам де Монтеспан, когда она бросалась на штурм, было невозможно. На Людовика XIV посыпался град упреков: он отвратительно обращается с ней, матерью его детей, он публично унижает ту, которая его так любила, он предпочел ей деревенщину, возникшую неизвестно откуда.

– Это ведь вы представили ее ко двору, – возразил король. – Вы повсюду расточали ей похвалы и теперь сами не знаете, чего хотите. Кроме того, герцогиня де Фонтанж ничуть не уступает вам в знатности, мадам!