— Миляга, — сказал он обеспокоенно, — что с тобой?

Он положил руки Миляге на плечи, и после его прикосновения Миляга смог сделать вдох.

— Женщины… — сказал он.

— Что такое с ними?

— Это я освободил их.

— Как?

— С помощью пневмы. Как же еще?

— Ты разрушил то, что было сотворено Незримым? — сказал мистиф едва слышно. — Ради нашего блага, я надеюсь, что женщины были единственными очевидцами этого.

— Там были его приспешники, как ты и предсказывал. Они чуть не убили меня. Но я им врезал хорошенько.

— Плохие новости.

— Почему? Если мне суждено пролить кровь, то пусть и Он прольет ее хотя бы немного.

— Хапексамендиос не может пролить кровь.

— Все проливают кровь, Пай. Даже Бог. Может быть, Бог в особенности. А иначе чего бы Ему прятаться?

Пока он говорил, колокольчики зазвучали снова, на этот раз ближе, чем когда бы то ни было, и, взглянув через плечо Миляги, Пай сказал:

— Наверное, она дожидалась, пока ты не произнесешь эту маленькую ересь.

Миляга повернулся и увидел, что женщина, которая манила их, стоит, наполовину скрытая тенью, в самом конце святилища. Лед, до сих пор облеплявший ее тело, не растаял, что наводило на мысль о том, что ее плоть, как и стены, имеет температуру ниже нуля. На волосы ее намерзли куски льда, и, когда она слегка двигала головой, как она сделала это только что, они ударялись друг о друга, звеня, как крошечные колокольчики.

— Я освободил вас из льда, — сказал Миляга, шагнув мимо Пая ей навстречу. Женщина ничего не ответила. — Вы понимаете меня? — продолжал Миляга. — Вы выведете нас отсюда? Нам нужно найти путь через горы.

Женщина сделала шаг назад, укрывшись в темноте.

— Не бойтесь меня, — сказал Миляга. — Пай! Да помоги же ты мне.

— Как?

Может быть, она не понимает по-английски.

— Она понимает тебя прекрасно.

— Ну поговори с ней, пожалуйста, — сказал Миляга.

Пай послушно заговорил на языке, которого Миляга никогда не слышал раньше. Его музыкальность действовала успокаивающе и ободряюще, хотя слова и не были понятны. Но, похоже, ни смысл, ни музыка не произвели на женщину никакого впечатления. Она продолжала удаляться в темноту. Миляга осторожно шел следом за ней, опасаясь испугать ее, но еще больше опасаясь совсем потерять ее из виду. Его вклад в убеждения Пая свелся к примитивнейшему вымогательству.

— Услуга за услугу, — сказал он.

Пай был прав, она действительно все понимала. Несмотря на то что тень скрывала ее, он увидел, как на ее сомкнутых губах играет едва заметная улыбка. «Разрази ее гром, — подумал он, — почему она не отвечает?» Колокольчики, однако, по-прежнему звенели в ее волосах, и он продолжал идти за ней, даже когда тени сгустились настолько, что она фактически затерялась среди них. Он оглянулся на мистифа, который отказался от попыток вступить с этой женщиной в диалог и вместо нее обратился к Миляге.

— Не ходи дальше, — сказал он.

Хотя от него до мистифа было не более пятидесяти ярдов, голос Пая звучал неестественно далеко, словно пространство между ними подчинялось своим особым законам.

— Я здесь. Ты видишь меня? — крикнул он в ответ и, обрадовавшись ответу мистифа, что тот по-прежнему его видит, вновь вперил взгляд в темноту. Женщина исчезла. Проклиная все на свете, Миляга бросился к тому месту, где она стояла, когда он видел ее в последний раз, и чувство, что перед ним какое-то особое место, усилилось. Темнота словно занервничала, как неудачливый лжец, пытающийся отвязаться пожатием плеч. Но он не отставал. Чем большая дрожь сотрясала темноту, тем больше ему не терпелось узнать, что она скрывает. Хотя Миляга и полностью лишился зрения, он не был слеп к тому риску, которому себя подвергает. Несколько минут назад он говорил Паю, что все на свете уязвимо. Но никто, даже Незримый, не может отворить кровь темноте. Если она сомкнется вокруг него, он может веками впиваться в нее когтями и не оставить ни одной отметины на ее бесплотной спине. Он услышал, как сзади его позвал Пай:

— Где ты там, черт возьми?

Он увидел, как мистиф движется за ним во мраке.

— Не ходи дальше, — сказал Миляга.

— Почему?

— Мне может потребоваться маяк, когда я буду искать дорогу назад.

— Возвращайся, и все.

— Только после того, как я найду ее, — сказал Миляга и двинулся вперед с вытянутыми руками.

Пол под ним был очень скользким, и он был вынужден идти с крайней осторожностью. Но без женщины, которая проведет их через горы, этот лабиринт может оказаться таким же фатальным, как и снега, от которых им удалось спастись. Он должен найти ее.

— Ты еще слышишь меня? — крикнул он Паю.

Голос, ответивший ему, был таким же призрачным, как если бы он разговаривал с человеком из другой страны по плохо работающей телефонной линии.

— Продолжай говорить, — крикнул он.

— Что ты хочешь, чтобы я сказал?

— Что угодно. Пой песню.

— Мне медведь на ухо наступил.

— Тогда расскажи что-нибудь о еде.

— Хорошо, — сказал Пай. — Я уже рассказывал тебе об угичи и ее животе, полном икры…

— Это самое отвратительное из того, что мне приходилось слышать за всю жизнь, — ответил Миляга.

— Тебе понравится, когда ты попробуешь.

— Как говорила актриса епископу.

До него донесся приглушенный смех Пая. Потом мистиф сказал:

— Ты ведь ненавидел меня почти так же, как рыбу. Но я сумел обратить тебя.

— Я тебя никогда не ненавидел.

— В Нью-Йорке ненавидел, да еще как.

— Даже тогда. Просто я был в недоумении. Мне раньше никогда не приходилось спать с мистифом.

— Ну и как, тебе понравилось?

— Лучше, чем рыба, но не сравнить с шоколадом.

— Что ты сказал?

— Я говорю…

— Миляга? Я тебя почти не слышу.

— Я здесь, — заорал он в ответ во весь голос. — Когда-нибудь я хочу еще раз попробовать, Пай.

— Попробовать что?

— Переспать с тобой.

— Я должен подумать об этом.

— А чего ты хочешь? Предложения выйти замуж?

— Что ж, возможно, это будет и неплохо.

— Отлично! — крикнул Миляга. — Так выходи за меня замуж!

Позади него воцарилось молчание. Он остановился и обернулся. Силуэт Пая был расплывчатой тенью на фоне далекого света святилища.

— Ты слышишь меня? — завопил Миляга.