Ной пожал плечами.

— Четырнадцать, — сказала Мамочка. — Или пятнадцать. Думаю, не больше. Еще ребенок.

— В таких условиях рано взрослеют, — отозвался Ной. Помолчал немного и добавил. — И умирают, тоже, рано.

— Да, ты прав.

Они замолчали. Скрябала ложка Принцессы. Доев свою порцию, Ной взял у Мамочки кружку с маккой, вернулся на место и спросил:

— Какие у нас планы?

Мамочка посмотрела на Колотуна. Тот цедил сквозь зубы из кружки и угрюмо молчал. Заметив ее взгляд, он сказал неохотно:

— Сидим и ждем. Через несколько часов Пастушата нас нагонят. Тебя надо собрать, как следует, — добавил он, обращаясь к Мамочке.

Она кивнула.

— Я видела удобную сумку. Там — за ящиками.

После завтрака Колотун с Мамочкой приступили к сборам, а Ноя и Принцессу отправили в кабину наблюдать в зеркала за дорогой. Сидя там, засунув ладони в рукава, Ной снова занялся ее обучением.

Пастушата появились около полудня. Ной увидел в зеркале головные сани и сразу же поспешил в отсек.

— Едут! — сказал он.

Колотун и Мамочка сидели друг напротив друга, разделенные большой сумкой. Колотун встал.

— Так. Ной, возьми ружье, пойдешь следом за нами. На всякий случай. Девчонка твоя пусть посидит здесь.

— Колотун, насчет ружья…

Он махнул рукой.

— Да это не важно. Никто не просит тебя палить по ним. Просто постоишь. Давай.

Ной вернулся в кабину за ружьем. Несколько минут он потратил на объяснения с Принцессой, хлопая ладонью по креслу и говоря:

— Ты сидишь. Я иду. Я вернусь. Не страшно. Я вернусь.

Наконец, Принцесса поняла. Сказала:

— Да, Ной.

И устроилась в кресле.

Ной выбрался на улицу. Снега навалило много, ноги вязли в нем. Он обошел вездеход, краем глаза поглядывая на Пастушат. Они остановились метрах в пятидесяти от машины и суетились вокруг своих саней. У двери в отсек уже стояли Колотун и Мамочка.

— Я готов, — сказал Ной.

— Идем.

Колотун взвалил на плечо сумку, взял Мамочку под руку, и они пошли к остановившемуся посреди дороги табору. Ной, направив ствол ружья в хмурое небо, последовал за ними.

Пастушата уже успели развернуть сани поперек дороги и, увидев процессию, попрятались за ними, выставив вперед редкие ружейные дула. Колотун поднял руку, повторяя вчерашний жест Пастуха. Когда до саней оставалось метров десять, они с Мамочкой остановились.

— Я хочу говорить с Пастухом! — крикнул Колотун.

— Говори, — донеслось из-за баррикады.

— С нами женщина. Она ждет ребенка.

— Я вижу это. Что вы хотите?

Колотун молчал целую минуту. Встревоженная Мамочка обернулась к нему и слегка дернула за руку.

— Примите ее к себе! Мы не сможем ухаживать за ней, как нужно.

Над санями появилась голова Пастуха.

— Что у тебя на плече?

— Ее вещи.

— Вещи — хорошо. Дай ружье.

— Нет. Ружье нужно нам самим.

Пастух задумался. Они стояли, утопая в снегу, посреди дороги и ждали. «Что им нужно больше? — подумал вдруг Ной. — Мамочка или ружье? Впрочем, сейчас они могут взять и то и другое сами».

— Мы берем вашу женщину, — сказал, наконец, Пастух.

Он обернулся, махнул рукой и стал перебираться через баррикаду. За ним последовали три женщины. Люди с ружьями поднялись, продолжая держать экипаж вездехода под прицелом.

Процессия направилась к выступившему вперед Колотуну. Мамочка вздрогнула и зябко повела плечами. Пастух остановился. Мамочка шагнула к ним, посмотрела на Колотуна. Потом обернулась, быстро глянула на Ноя.

— Сколько ей лет? — спросил Пастух.

— Двадцать один, — сказал Колотун.

— Это хорошо-хорошо.

Мамочка медленно подошла к нему, и он вытянул руку, собираясь коснуться ее живота. Она отступила, потом снова шагнула вперед, позволяя ему себя ощупать. Ной поморщился. Закончив осмотр, Пастух взял Мамочку за плечо и легко подтолкнул к стоящим за его спиной старухам. Те сразу же обступили ее, и тоже стали ощупывать и оглаживать.

— Мешок, — сказал Пастух.

Колотун снял с плеча сумку и протянул ему. Тот поставил ее на снег, расстегнул и принялся копаться внутри, перебирая вещи. Ной мог только догадываться, чего стоила эта сцена Колотуну. Он не мог видеть его лица, но видел напряженную спину и сжатые в кулаки пальцы.

«Только бы он не бросился на них. Тогда конец».

Колотун не бросился.

— Хорошо-хорошо, — повторил Пастух, застегнул сумку и взвалил ее на плечо.

— Мы будем о ней заботиться. Вторая женщина?

Сердце Ноя прыгнуло в груди. Колотун помотал головой.

— Нет. Только эта.

Пастух пожал плечами, кивнул и пошел прочь. Старые вороны повлекли за собой Мамочку, но она остановилась и обернулась.

— Храни вас Бог.

— Я тебя заберу, — сказал Колотун.

Она кивнула, вытерла варежкой слезы и позволила старухам увести себя к саням.

Колотун долго стоял, глядя, как Пастушата устраивают Мамочку и разворачивают сани. Ной подошел к нему.

— Идем. Она же смотрит на тебя.

Они вернулись к вездеходу. Из окошка кабины высовывалась голова Принцессы. Ной увел ее в пассажирский отсек, Колотун занял свое место, загремел двигатель, и вездеход тронулся.

Топлива хватило на семь дней. Когда стрелка датчика опустилась на нулевую отметку, все собрались в кабине. Вездеход все еще шел, вычерпывая последние капли нефти, пробивая дорогу в глубоком снегу.

После расставания с Мамочкой не произошло никаких значимых событий. Путешественники миновали пару разрушенных поселков, в которых ничем существенным поживиться не удалось. В последнем из них, на окраине, Колотун наткнулся на большую братскую могилу, разрытую зверьем. Только сильнейшие выживали на снегу — так говорили Пастушата.

Колотун сильно изменился. Он говорил гораздо меньше, его речь утратила былую экспрессию, исчезли из нее шутки и афоризмы. Как и Мамочка, он почти не замечал Принцессу, хотя и не проявлял к ней открытой вражды; с Ноем же заговаривал только по необходимости. Он вел машину или спал, и почти не появлялся в пассажирском отсеке. Только тогда, когда топлива осталось совсем ничего, они снова собрались вместе в кабине, словно выполняя прощальный ритуал.

Вездеход вздрогнул, упали обороты, потом двигатель вновь загудел. Машина прошла еще с десяток метров, снова дернулась и встала окончательно. Людей разом опутала тишина, такая густая, что заболели уши. Только редкие стихающие щелчки под капотом словно озвучивали агонию машины. Последнее стоны жизни в этом механическом теле.