Пока.

Старуха ее не любит, а вот Кирилл — дело другое… он близок старухе. И в курсе всех ее финансовых дел. И как знать, что сотворит даже без завещания?

Людочка так говорила, а Николай слушал. Он соглашался и Людочкины планы принимал едва ли не как собственные. Она была умна… но не настолько умна, чтобы переиграть Николая.

Правда, с Кириллом не везло.

Сначала коньяк, который достался какому-то идиоту… Потом неудача с аварией. И с лошадью. Ведь малого не хватило, чтобы насмерть… так нет же, пара царапин… и вновь уверенность, что его хотят убить. Людочка говорила затаиться, и Николай затаился.

А в доме появилась очередная наследница, которую, естественно, привел Кирилл…

— Знаете, есть такое выражение: «умный дурак», — Леха откинулся на стуле и сыто рыгнул. — Вот он самый и есть. И вроде образование высшее. Аспирантура. Но по жизни дурак дураком… Ему сожительница песни пела, а он и слушал. Только вот доказать это не выйдет. Она и второго вашего использовала, этого…

— Игорька? — уточнил Кирилл, будто имелись варианты.

— Ага, его самого… Слушай, что у тебя за семейка? Одни психи… а я ж тебе, паскуде этакой, завидовал со страшной силой… в семью взяли, богатую… живешь теперь там, бед не знаешь. Оно ж на самом деле… — Леха поежился. — Она и Игорьку вашему голову задурила… Все, мол, вокруг только и думают, как от Игорька избавиться. Что мамашу его обожаемую до смерти довели, а теперь и его… и, значит, ему первому надобно… вот он тебя в пруд и спихнул. Говорит, что больно удобно сидела… а ворона дохлая — это от Аллочки… Игорек ваш за нею следил, ждал момента.

— И он…

— Нет. Николай. Он сестрицу знал. Выпила и отрубилась. А очухалась, сама не понимая, чего и где… Он ей сказал, что Кирюха внизу торчит, желает поговорить с нею… Нет, нормальный человек подумал бы, какого лешего он там посеред ночи делает, чего не поднимется, но Аллочка пьяной еще была.

И пошла за братом.

А он ее с лестницы столкнул.

— На лестнице он все загодя приготовил. Масло это… перебор, конечно. Пьяного и спихнуть бы хватило, но нет… говорю ж, умный дурак.

Леха широко зевнул и признался:

— Замаялся я сегодня — жуть… но ничего… этого вашего ферта вменяемым признали, так что теперь не отвертится…

— А Людочка?

— Людочка… Людочке вашей предъявить нечего… она ведь жертва… и говорит, что знать не знала о планах дружка. Что любила его безмерно, каждому слову верила… а он ее едва не убил. — Леха поднялся. — Она — пиявка… нашла, присосалась… Но этого не докажешь… ее слово против слова Николая. С ним-то эта девица немного просчиталась. Поверила, будто дружок крепко на цепи сидит. Только ж с психами разве можно быть в чем-то уверенным?

— То есть ей ничего не будет?

Леха пожал плечами и ответил:

— Не знаю. По закону — ничего. А по жизни… Поверь моему опыту, Кирюха, жизнь — она еще та шутница…

Алиция Виссарионовна продержалась до весны.

И в какой-то момент Жанна поверила, что старуха никогда не умрет. Не то чтобы она ждала ее смерти, скорее наоборот, привыкла и к еженедельным визитам, и к скрипучему насмешливому голосу, и к неудобным вопросам, ответов на которые у Жанны не было.

— Что вы тянете кота за хвост? — В последние недели жизни Алиция Виссарионовна полюбила выходить на террасу. Шла она сама, маленькими шажочками, то и дело останавливаясь, и порой лицо ее кривилось от боли. — Все ходите и ходите… кругами…

Она раздраженно отмахнулась от Кирилла, который сунулся было, желая помочь.

— Я еще жива.

— Да уж. — Кирилл отступил. — И это меня не удивляет.

— Не хами.

— Я не хамлю, я восхищаюсь. — Он был искренен в своем раздражении, и в нем Жанне виделась та самая к старухе любовь, в которой Кирилл в жизни бы не признался. — Вас на том свете уже заждались.

— Ничего, подождут еще немного… А ты бы хоть кольцо подарил, ежели намерения серьезные.

Серые глаза слезились.

На террасе стояло кресло-качалка, легкое, из ротанга, и Алиция Виссарионовна со вздохом усаживалась в него.

— Гляди, Кирилл, я еще успею завещание переписать, — грозила она пальцем, но при этом — Жанна готова была поклясться — смеялась.

— Успеете. — Кирилл садился рядом, на низкий стул, а Жанне доставалась белая козетка.

На козетке стопкой лежали журналы, которые Жанна листала, не читая. Ее присутствие вовсе не требовалось, но было лишь частью ритуала визита. А ритуалы не стоит нарушать — так однажды сказала старуха.

Кирилл говорил о делах.

Алиция Виссарионовна не то слушала, не то дремала с открытыми глазами… и когда их время выходило, в дверях появлялась Людочка:

— Ей пора отдыхать…

— Почему они не наймут другую медсестру? — не выдержала однажды Жанна. Видеть Людочку ей было неприятно. Та больше не пыталась заговорить и вовсе делала вид, что не замечает Жанну, но само присутствие, тихое, незримое порой, заставляло вспомнить все.

— Зачем?

— А если она…

— Что? — Кирилл, похоже, Людочки не боялся. — Убьет кого-нибудь? Например, Алицию?

Смешно.

Старуха держится за жизнь, но жизнь для нее — мука, и, пожалуй, это тот случай, когда смерть станет облегчением. Ольга? Та для Людочки опасности не представляет, скорее наоборот, эти двое странно сблизились, и частенько Жанна видела их гуляющих рука об руку.

Игорек?

Он в больнице. А Николай в тюрьме. И выйдет не скоро… И остается лишь Жанна.

Кирилл.

— Ты не боишься? — Ей было немного неловко признаваться в том, что она-то как раз боится.

Немного.

— Нет. И тебе нечего. Людочка знает, что нас трогать бессмысленно. Поехали кольцо выбирать?

— Зачем?

— Для порядка и…

— Ее порадовать хочешь?

Кирилл пожал плечами: не столько порадовать, сколько одержать очередную победу. Для нее это было важно. А осталось Алиции не так долго.

До весны.

Она умерла сразу после помолвки, о которой неожиданно для Жанны напечатали в газетах. И эта внезапная короткая слава смутила. Наверное, она устроила бы скандал, но тут позвонила Ольга и сказала:

— Ушла.

А сказав, повесила трубку.

Этим вечером Кирилл пил коньяк, сидя на полу, босой и полуголый. Пил из бутылки, молча, глядя в стену, думая о своем. А Жанна не мешала. Крутила кольцо с желтым камнем и тоже думала… Мыслей было много. О родителях, которым, наверное, все-таки повезло сбежать из дому.

О старухе, сумевшей отпустить дочь.