бросить ее, но страха не было. Холодная дудка лежала в руке, а парень вертел ее, и мысли, разные мысли закружились у него в голове. Он посмотрел и на железную скобку у двери, за которую брался, когда пришел домой, которую и раньше трогал множество раз.

Усмехнулся парень, встал, потрогал скобку и опять усмехнулся.

— Чему ты? — спросила мать.

— А так, ничему… скобка…

— Чего со скобкой?

— Холодная, — сказал парень и подумал, что сказал пустое слово, ни к чему оно, и мать ведь все равно не поймет его дум и тревог, которые охватили, когда он, забыв свою боязнь перед железом, взял Якунину дудочку.

Всю ночь думы не дали ему заснуть. Он то садился у окна, то выходил во двор, и одна мысль о железе владела его умом. Он вспомнил случай из далекого детства, когда схватил руками блестящий самовар, но самовар был горячий, и Степа получил ожоги.

После этого урока долго боялся всего блестящего, будь то лужица воды, холодный снег или оконное стекло, зажженное пожаром вечерней зари. Ему все блестящее казалось горячим. Только с гадами он убедился, что не все блестящее горячо.

Так и теперь. Ему показалось железо врагом, бедствием, и он в страхе убежал от него домой, но дудочка Якуни, сама из железа и меди, побывавшая в раскаленных печах, была совершенно безобидной, даже приятной. Степа от младенчества привык к ее наигрываниям. А топор, которым он корчевал пни на делянах, а пила? И они ведь прошли через мартен и станки, прошли тот путь, который он видел в прокатном цехе; они когда-то молнией разрезали мрак цехов, несомые руками бегунов, теперь же — первые помощники человеку. Без них не построишь дом, не засеешь поля.

Громадные пароходы, быстрые поезда. Везде железо трудилось для человека, перевозило грузы, и самого Степу железный поезд в одну ночь примчал к дому.

Он без усилий представил, каким несчастным будет человек, если у него отнять железо. Он умрет с голоду, хотя вокруг него будут лежать зрелые поля, нераспаханные деляны, стоять леса, богатые зверем и птицей.

Человек без железа не сможет сжать поля, вспахать и засеять пустые деляны, не сможет убить ни зверя, ни птицы.

Стыдно сделалось парню, что он так по-детски не разглядел величайшей работы и помощи, которую приносит железо, трусливо убежал от него, а не подумал, что без железа нигде не проживешь, даже Якуня имел дудочку.

Стыдно было, что убежал с завода. Вот отец, хромой, изуродованный, все-таки с радостью и без всякого страха вернулся на завод. Ему, знать, понятно, и всем понятно, что железо — благодетель: оттого они и любят его, любят всераскаляющий пламень.

Утром Степа взял косу и отправился с матерью на горные поляны. В горах были не только они, там всюду звенели косы, точильные бруски и слышались веселые голоса людей. Степа слушал голоса и звон кос, слушал звон своей косы, и ему опять было стыдно, что испугался, когда все радуются. И в нем самом начала зарождаться радость, что страх перед железом прошел, глаза по-новому глядят на жизнь и землю, в которой всякий труд праведен, будь то на полях, будь на заводах и в рудниках. И каждый работник трудится для общего счастья не зря бегают полуголые бегуны в прокатном цехе, не зря и в мартеновском переносят страшную жару.

Парень глядел на сверкающую косу и думал, что и она плавилась в мартене, может быть, его отцом; бегуны мчались с нею по цеху, и падал на нее их пот. А он вот, Степка, добывает этой косой для себя пропитание и жизнь, добывают миллионы людей.

«Да будут благословенны и пламень, и печи, и земные недра, и шахтеры, и бегуны!» — хотелось ему крикнуть громко, чтобы слышали все горы и все люди, но он затаил это движение сердца и сказал:

— Мамка, мамка, я надумал обратно поехать!

— Куда это?

— В завод к отцу.

Мать остановилась от удивления и уронила косу.

— Вчера пастухом думал стать, а сегодня — в завод?

— Да, в завод.

— Когда, хоть, думаешь поехать?

— Вечером.

— Да поживи с денек, отдохни. Дай поглядеть на тебя!

Через день Степа ушел на станцию, Якунину дудочку взял с собой. Попутно навестил Озерки, где Настя задержала его на целый день, показала поля и горы. Они побывали на всех любимых ею местах, поднимались на высокие шиханы[16] и радостно кричали миру и небу, выкупались в каждом из трех озер. Настя проводила Степу до станции и сказала:

— Осенью я тебе напишу, а ты встречай меня!

Лихой поезд мчался и гудел, точно перекликался со своими друзьями. Больше не казалось Степе, что летит он в пропасть и поезд — клетка, а грезилось, будто под ним железный орел, который послушно несет его над землей и радостно приветствует ее. Парню тоже хотелось радостным криком приветствовать землю, ее поля, леса, речки, ее недра. Приветствовать заводы, пламень, дым труб, во всю силу кричать: «Я понял, я к вам!»

Стоял он на ступеньках вагона и держался за железный прут, как за верную и надежную опору.

VII. «ШАЖКОМ ПО ЗАВОДУ»

Степа вбежал в мартеновский цех и крикнул:

— Здорово, товарищи!

Рабочие повернулись к нему, их усталые лица осветились улыбками; от парня повеяло на них весельем и как будто подул ветерок их собственной юности.

— Ну, дезертир, работать будешь? — подошел к сыну отец. — Дома-то был?

— Был дома