— Не двигайся, — сказал Чарли.

Ричер не двигался. Десять секунд. Двадцать. Тридцать. Затем на улицу одновременно вывернули две патрульные машины. Одна — с востока, другая — с запада. Очень быстро. Двигатели ревели. Шины визжали на повороте, звук отражался от кирпичной стены. Они остановились рядом с Ричером. Двери распахнулись. На тротуар высыпали полицейские. Ричер повернул голову. Чарли исчез.

Арест был произведен быстро и зрелищно. Все как всегда. Крики полицейских, пистолеты, наручники, оглашение «Миранды». Во время задержания Джек Ричер молчал. Он знал, что ничего говорить не следует. Он сам тринадцать лет служил в военной полиции и не раз видел, какие неприятности бывают у парней, которые слишком раскрывают рты. И к каким осложнениям это может привести. Скажи он что-нибудь копам, и им нужно будет записать его слова. А Ричер не мог этого допустить. Особенно сейчас.

Ему повезло, что поездка в полицейский участок не оказалась продолжительной. Им пришлось проехать только четыре квартала. Вероятно, Франклин, как бывший коп, выбрал место для своего офиса в таком районе, который лучше всего знал. Время в пути Ричер использовал для выработки своей стратегии. Он догадался, что его привезут прямо к Эмерсону, а значит, есть пятидесятипроцентная гарантия, что он окажется в одном помещении с плохим парнем.

Или с хорошим парнем.

Однако гарантия получилась стопроцентной: Ричер встретился с «плохим на сто процентов», поскольку его ждала встреча не только с Эмерсоном, но и Алексом Родиным. Джека вывели из патрульной машины и сразу же проводили в кабинет старшего следователя. Он сидел за письменным столом. Рядом стоял Родин.

«Говорить ничего нельзя, — сказал сам себе Ричер. — Однако я должен покончить с этим максимально быстро».

Потом он подумал: кто из них «плохой парень»? Родин или Эмерсон? Окружной прокурор был в костюме: синем, летнем, дорогом, возможно, в понедельник на нем был тот же костюм. Эмерсон — в ковбойке, он крутил пальцами ручку. «Ну давай, не тяни», — подумал Ричер.

— Оказалось, что тебя не так уж трудно найти, — самодовольно сказал Эмерсон.

Ричер молчал. Он все еще был в наручниках.

— Расскажи нам о той ночи, когда умерла девушка, — велел Родин.

Ричер не ответил.

— Что ты почувствовал, когда сломал ей шею? — спросил Эмерсон.

Ричер молчал.

— Присяжные будут тебя ненавидеть, — заметил Родин.

— Телефонный звонок, — произнес Ричер.

— Ты хочешь адвоката? — спросил Эмерсон.

Ричер не ответил.

— Кто твой адвокат?

— Ваша дочь, — ответил Ричер.

— Хочешь, чтобы мы ей позвонили? — спросил Эмерсон.

— Может быть. Или Розмари Барр.

Он наблюдал за выражением их глаз.

— Сестре Барра? — поинтересовался Родин.

«Один из вас знает, что Розмари не ответит, — подумал Ричер. — Так кто же из них?» Он ничего не прочел в их глазах.

— Позвоните Энн Янни, — сказал он.

— С телевидения? — полюбопытствовал Родин. — Почему ей?

— Я имею право на телефонный звонок, — сказал Ричер. — Я ничего не должен вам объяснять. Я говорю, кому нужно звонить, а вы набираете номер.

— Янни готовится к шестичасовым новостям.

— Значит, мы подождем, — сказал Ричер. — Мне некуда торопиться.

«И кто же из вас знает, что я солгал?» — подумал он.

Ожидание оказалось не слишком долгим. Эмерсон позвонил в Эн-би-си и попросил ассистента Энн Янни передать ей, что полиция арестовала Джека Ричера и что тот по неизвестной причине требует ее присутствия. Дурацкое требование. Однако Янни появилась в офисе Эмерсона менее чем через тридцать минут спустя. Она была журналистом, уловившим запах сенсации, и знала, что работать в крупном городе завтра лучше, чем в этом городишке сегодня.

— Чем я могу помочь? — спросила она.

Энн Янни умела себя подать. Звезда, вышедшая на орбиту. К тому же она представляла здесь средства массовой информации. Эмерсон и Родин выглядели слегка обеспокоенными. Конечно, причина их волнения не сама Янни, а позиция ее руководства.

— Я сожалею, — сказал ей Ричер. — Я понимаю, что ты этого не хочешь, и я обещал ничего не рассказывать, но при данных обстоятельствах ты должна подтвердить мое алиби. Боюсь, у меня нет выбора.

Ричер посмотрел на нее. Увидел, что она все поняла. Увидел на ее лице смущение. Потом оно стало невозмутимым. Он не спускал с нее глаз.

«Помоги мне выбраться отсюда, девочка».

В ответ — молчание.

Одна секунда. Две.

Никакой реакции.

Ричер затаил дыхание. «Ну, начинай эту проклятую программу, Янни. Еще секунда — и все развалится». Никакой реакции.

Затем она кивнула. Янни поняла. Ричер выдохнул: «Хороший выбор. Профессиональное умение». Энн привыкла слышать в наушниках ошеломляющие новости и повторять их через секунду в прямом эфире так, словно знала об этом всю жизнь.

— Какое алиби? — спросил Эмерсон.

Янни посмотрела на него, а потом на Родина.

— Я думала, что речь идет о Джеке Ричере, — сказала она.

— Так оно и есть, — сказал Эмерсон.

— Но это Джо Гордон, — сказала она. — Во всяком случае, он мне так представился.

— Он сказал, что его зовут Гордон?

— Когда мы с ним познакомились.

— И когда же это произошло?

— Два дня назад.

— В своей передаче вы показывали его портрет.

— Так это был его портрет? Но он совсем не похож на тот портрет. У него другие волосы. Ни малейшего сходства.

— Так что относительно алиби? — не терпелось Эмерсону.

— На какое время? — спросила Янни.

— На ту ночь, когда была убита девушка. Мы именно об этом говорим.

Янни не ответила.

— Мэм, если вам что-то известно, — вмешался Родин, — вы должны сообщить об этом прямо сейчас.

— Я бы предпочла этого не делать.

Ричер мысленно улыбнулся. Она так произнесла эти слова, что не приходилось сомневаться: Эмерсон и Родин начнут умолять ее рассказать все, что ей известно. А она стояла, покраснев как по заказу до самых висков, с совершенно прямой спиной и расстегнутыми тремя верхними пуговками блузки. Янни оказалась превосходной актрисой. Возможно, все журналисты, работающие в прямом эфире, обладают этим качеством.

— Речь идет об очень серьезных вещах, — напомнил Эмерсон.

— Конечно, — сказала Янни, — но разве вы не можете поверить мне на слово?