Остальных рабов, включая и сотню Серого, подогнали к поставленным на колёса щитам. Оси можно было развернуть, и вся длиннющая линия медленно спускалась сейчас по склону, сокращая расстояние до вражьего войска.

Серый проворно расставлял своих людей по местам; к щитам тхеремцы подвозили ящики с оружием, неказистым, по большей части ржавым – копья и топоры, короткие луки, кривоватые стрелы, какими бить только разве что в упор.

Во второй линии разворачивались харадские сотни, конные и пешие.

Рабы растягивались длинной шеренгой за колёсными щитами, боевые повозки с косами – большинство впереди, но иные – сцеплены с отпорной чертой.

Серый расставлял людей по местам, ободряя, хлопал по плечу:

– Выстоим. Одолеем. Главное, не бояться – тычь себе копьём в дырку, и вся недолга!.. что они нам сделают? А ты не отставай, – бросил он Эовин.

Вокруг Серого собрались самые крепкие – и роханка, единственная девушка, оказавшаяся рядом с ним.

– Там, внизу, – орал снаружи тхеремский глашатай, – ваша свобода! Все, кто вернётся в лагерь, – станут полноправными тхеремцами! Все, кто струсит и побежит, – будут преданы лютой смерти! Выбирайте сами!

Во взгляде Серого что-то блеснуло.

– Они совсем обезумели, – шепнул он ничего не понимавшей Эовин. – Ничего не выйдет. Завязнет вся эта громада…

– Внутрь! Внутрь! Все внутрь! – прервал его речь вопль полутысячника.

На уровне груди от одного борта до другого тянулись поперечные жерди так, что можно было налегать и руками, и грудью. Над головами – дощатый потолок.

– Ну и придумают же!.. – Губы Серого кривились в усмешке.

– Ваше дело – катить всё это! – проорал командир-тхеремец. – Часть внизу – толкает. Часть наверху – бьёт врага стрелами и копьями!

– И всё? – спокойно осведомился Серый. – А как тут поворачивать?

Оказалось, что поворотной сделана передняя ось.

– За мной. – Серый первым шагнул внутрь.

Наверху и в самом деле нашлись луки, копья, топоры на длинных рукоятках и очень много стрел. Всей сотни Серого хватило лишь на четыре боевые повозки.

Наконец вдоль длинной гряды холмов выстроилась нескончаемая шеренга щитов и повозок. Все тхеремцы остались во второй линии. Началось ожидание…

– А может… – тихонько шепнула Эовин Серому, – может, всех харадримов… их же стрелами… да и бежать?

– Нет. – Серый даже не повернул головы. – Те, кто будет думать о спасении, – погибнут.

– Но почему… – начала было Эовин, и тут оказалось, что схожие мысли приходят в дурные головы одновременно.

С одной из повозок в харадримов густо полетели стрелы. Воз заскрипел и тронулся с места, направляясь прямо к группе харадских всадников. Двое или трое из них упало под стрелами – но оказалось, что тхеремские воители хорошо подготовились к подобным неожиданностям. Прямо под ноги невольникам полетели утыканные гвоздями доски – и не одна, а десятки. В мгновение ока мятежники оказались в колючем кольце. Крики и вопли наступавших с разбегу на гвозди… проклятия… и повозка остановилась. Затем началось самое страшное.

Подступиться к возу было невозможно, и вперёд выдвинулись харадские пращники, заложив вместо камней в ременные петли какие-то дымящиеся глиняные горшочки. Летели эти штуки недалеко и медленно, однако, разбиваясь о доски, вспыхивали чадящим ярко-рыжим пламенем.

Эовин вскрикнула от ужаса.

Воз запылал как-то сразу весь, от колёс до крыши, струи жидкого огня текли по сырым шкурам; воздух наполнило непереносимое зловоние. Дикий предсмертный вой рвался из рдяного нутра; людям осталось жить несколько мгновений, их прикончит даже не огонь – но едкий чёрный дым…

Остальные невольники, все, сколько их было, окаменев, смотрели на жуткое зрелище. Да, харадримы шутить не умели.

Крики стихли. Слышался только треск пламени. Девушка покосилась на Серого: сотник стоял, скрестив на груди руки, и молча взирал на пожарище. На лице его застыло странное выражение – словно он уже видел нечто подобное…

– Смотри-ка, запалили зачем-то? – удивился Маленький Гном при виде взвившегося впереди пламени. Что там творилось, за дальностью было не разглядеть.

– Запалили, и ладно, – махнул рукой Торин, – харадримы, что с них взять?

– Невольников за щиты поставили, в телеги загнали, – хоббит вгляделся из-под руки. – Что же нам теперь – заглядывать в каждый воз, за каждый заборчик: прошу прощения, судари мои, а нет ли здесь некой Эовин Роханской?

– Надо будет – заглянем, – посулил Малыш.

Им предстоял последний бросок. Но – по совершенно гладкой и ровной, как стол, луговине. Впереди торчало одно-единственное дерево, и на его ветвях уже обосновалась целая стая голошеих стервятников – пожирателей падали.

– То-то будет им поживы, – мрачно заметил Маленький Гном. – Ну, так что теперь? Встанем во весь рост – и вперёд?..

– Если в открытую – то пойдём, а не побежим. – Торин лишний раз тронул топор – легко ли вынимается. – Побежим если – даже последний глупец поймет, что дело неладно. А так… может, и проскочим.

– Совсем мы тут спятили, – сплюнул Фолко, не сводя глаз с пылающего воза. – Безумнее у нас только с Олмером выходило, у Болотного Замка!

– Если что, погодите в драку лезть, я сперва с ними поговорю, – торопливо бросил Рагнур. – Наплету что-нибудь, мы, мол, наёмники из Умбара, желаем сражаться… Хорошо? За железо схватиться всегда успеем!

Солнце меж тем поднималось всё выше и выше – и, словно стремясь за светилом, росла на горизонте дымная стена. Вражье войско было уже неподалёку. Только теперь Фолко вдруг подумал, что, наверное, Великому Орлангуру битвы людей и впрямь кажутся очень красивым зрелищем. Могучий, всё сметающий серый вал человеческих тел, накатывающий на поспешно возводимую тхеремцами запруду; длинный росчерк подвижной стены щитов, вереница высоких повозок со сверкающими сталью косами на ободах; строй верховых харадримов, на конях и велбудах, в блистающих бронях, в алых и золотых одеяниях; зелень степи – хотя ей давным-давно полагается быть иссушенной дожелта; голубизна небес; чернота вздыбившегося дыма. Пожалуй, впервые в жизни хоббит смотрел на разворачивающуюся перед ним драму чуть со стороны, словно немного и сам стал Великим Орлангуром.

Это было грандиозно. Страшно. Завораживающе. Гибельно. Разумом Фолко понимал, что эта картина, такая красивая, если стоять вне Добра и Зла, скоро исчезнет, сгинет, подобно утреннему туману под ветром. Развеется, едва лишь силы сшибутся. К трём основным цветам картины добавится четвёртый – алый, цвет крови. А она, похоже, разольётся здесь настоящим половодьем. Невольно хоббит вспомнил незабываемую атаку хирда в самой первой, победоносной битве с воинством Олмера на полпути между Аннуминасом и Форностом, вспомнил цветное лоскутное одеяло, бессильно повалившееся под ноги наступающим подземным копейщикам. Это случится и здесь… Только теперь серая волна врагов захлестнёт и похоронит под собой разряженные харадские тысячи. Четверым не остановить такое воинство. Успеть бы Эовин спасти – а там как Валар рассудят.