Разведывательная служба организовывалась и выполнялась крайне неудовлетворительно. Разведорганы войсковых штабов, разведывательные подразделения частей и соединений были подготовлены плохо. Войска неумело вели разведку в условиях леса, зимы и укрепленной полосы противника, не умели брать пленных.

Во всех родах войск особенно плохо была поставлена служба наблюдения.

Командование и штабы всех степеней плохо организовали и неумело руководили работой тыла. Дисциплина в тылу отсутствовала. Порядка на дорогах, особенно в войсковом тылу, не было.

Организация помощи раненым была нетерпимо плохой и несвоевременной.

Войска не были обучены переездам по железным дорогам.

Народный комиссар обороны СССР

Маршал Советского Союза С. Тимошенко».

Как видим, танкисты в этом документе упомянуты лишь мельком — но это, увы, означало лишь то, что их просчеты и ошибки не особо выделились на общем печальном фоне. В остальном же…

Превосходство РККА в танках над финнами было подавляющим. На направлении главного удара — Карельском перешейке — в начале конфликта были задействованы: один танковый корпус, четыре танковые бригады и десять отдельных танковых батальонов. В изготовившихся к наступлению войсках насчитывалось 1569 танков — против 64 финских.

Разумеется, произойди подобная «товарищеская встреча» где-нибудь на дне высохших соляных озер, советская танковая армада без единого выстрела раскатала бы жалкие финские «Виккерсы» в очень тонкий броневой блин. К сожалению, в Карелии и дальше к северу рельеф местности был совсем иным. Лес, болота, озера, реки… и довольно немногочисленные дороги. Конечно, танки могут двигаться и вне дорог — обычные танки, а не только те, что из шутки в популярном советском кинобоевике: «эти пройдут, они с одной гусеницей». Но вот протащить следом за ними бензоцистерны и грузовики со снарядами уже заметно сложнее.

Впрочем, серьезные проблемы с проходимостью были и у танков.

Например, 17 декабря 1-я рота 312-го отдельного танкового батальона (11 Т-26) должна была поддержать атаку 3-го батальона 305 стрелкового полка на финскую оборону по берегу небольшой реки.

«Развернуть роты при наличии незамерзших участков торфяника густой лес справа и слева нет возможности, наступать вдоль дороги». В итоге рота атаковала колонной, однако финны уничтожили мост через реку, а перед ним еще и небольшой завал организовали. Пытаясь обойти завал, один танк съехал с дороги и немедленно увяз в торфянике. Еще два танка вышли из строя по техническим причинам — один заглох, а второй сбросил гусеницу. Финны противотанковых средств не имели и вели огонь по танкам из двух минометов. В конце концов рота, беспомощно проманеврировав взад-вперед по дороге около трех часов, была вынуждена отойти назад. Вечером один из трех оставшихся на передовой танков выдернули, еще один так и остался стоять на дороге с испорченным экипажем вооружением, а третий (застрявший в болоте) ночью был подорван подобравшейся к нему группой финских саперов. В ходе боя два танкиста погибли, несколько человек, включая военкома батальона, получили ранения, в том числе через смотровые щели и даже «диоптрический прицел пулемета ДТ».

Как видно из этого примера, даже при полном отсутствии у противника противотанковых средств, из-за особенностей местности танковая рота не выполнила задачу и потеряла два танка.

Вообще, именно невозможность для танков к северу от Ладоги оперировать вне дорог стала причиной того, что значительная часть потерь приходилась на мины. Начальник АБТВ 9-й армии полковник Таранов писал в своем отчете: «Танки, действовавшие по дороге, обычно несли поражения от мин, расставленных противником…»

Да и без противника потери были приличные. Так из прибывших в Кемь полусотни танков Т-37/38 79-го отдельного танкового батальона, после более чем 200-километрового марша к фронту, занявшего почти две недели, в бой сразу удалось бросить только сводную роту в составе 11 машин. Остальные либо отстали в дороге, либо вообще сломались.

Впрочем, болота и мины были далеко не самой болезненной проблемой танкистов. Куда неприятнее было взаимодействие с пехотой, точнее — отсутствие такового. Так, 8 декабря 1939 г. при атаке Вяйсянен танки 40-й танковой бригады двинулись вперед, а пехота 123-й стрелковой дивизии с громким криком «ура!» осталась наглухо лежать на исходных позициях и наотрез отказалась подниматься в атаку, что вызвало запрос командира танкового батальона начальнику политотдела дивизии: «Неужели у нас вся пехота такая трусливая?»

Справедливости ради следует отметить, что у подобного поведения пехотинцев имелись некие «логические обоснования»: полагая, что вся мощь огня противника сосредоточивается на атакующих танках, пехотинцы считали, что гораздо безопаснее будет двигаться в атаку на почтительном расстоянии от танков. Соответственно обороняющиеся отсекали пехоту от танков и наносили тяжелые потери и оставшимся без пехотного прикрытия боевым машинам, и лишенной поддержки танков пехоте. 19 декабря 1939 г. два батальона 20-й танковой бригады, «прижавшись» к разрывам снарядов своей артиллерии, прорвались в глубину финского укрепрайона у Сумма-Хоттинен на три километра, фактически прорвав тем самым главную полосу обороны «линии Маннергейма». Однако пехота 138-й стрелковой дивизии не оказала поддержки наступающим танкам, в панике отступив под минометным обстрелом финских войск. С наступлением темноты танковые батальоны вынуждены были отойти на исходные позиции, потеряв за день боя 29 танков Т-28.

Танковые батальоны стрелковых дивизий, которые теоретически как раз и должны были стать «бронированной подпоркой» пехоты, были оснащены и подготовлены заметно хуже своих товарищей в танковых бригадах и корпусах. Вдобавок почти сразу выяснилось, что пехотные командиры вообще не очень-то хорошо понимают, что именно делать со «своими» танками. «Предприимчивые» командиры настойчиво искали новые методы применения своих танковых батальонов в соответствии с собственными воззрениями на боевые возможности танков — и находили «нетривиальные» решения, такие, как возложение на танковые батальоны задач охраны штаба, службы делегатов связи и даже подвоза дров и охраны бани…

После войны из этого были сделаны соответствующие выводы:

«…СИНИЦЫН (полковой комиссар, военком АБТВ фронта). Товарищи, считаю своим долгом на Главном Военном Совете поставить несколько вопросов об использовании автобронетанковых войск в связи с событиями в Западной Украине и борьбой против белофиннов.

Выступающие товарищи совершенно правильно ставили вопрос о плохом взаимодействии танков с пехотой. Я, будучи давно в танковых войсках, с пехотой на обстоятельных учениях ни разу как следует не взаимодействовал. Если мы хотим действительно хорошо слаженного взаимодействия танков с пехотой, то, по-моему, надо органически ввести в состав стрелкового корпуса танковую бригаду и заставить командира стрелкового корпуса учить пехоту и танки взаимодействию, и это безусловно даст эффект.

Я считаю, что танковые батальоны стрелковых дивизий в составе пятнадцати Т-26 и нескольких Т-38 себя не оправдали, ибо отсутствие базы ремонта, конкретного руководства этими батальонами со стороны общевойсковых начальников, как правило, приводило их к не боеспособности. Лишнее распыление танков без хорошего управления ими конкретных результатов не дает. Танковые батальоны в стрелковых дивизиях надо упразднить»[259].