«ПАВЛОВ (командарм 2-го ранга, начальник АБТУ Красной Армии).

Несчастная участь постигла нас в РККА — и во время любой войны постигнет — наши дивизионные танки. Вы извините меня за резкость, но я должен прямо сказать: все то, о чем заявляли, что танки надо для того, чтобы учить взаимодействию, сегодня это оказалось блефом, никакому взаимодействию не учили. Больше 7 тыс. разбросано танков по дивизиям и никакой роли они не сыграли[260]. Они были беспомощными. Батальоны стрелковой дивизии, спаренные танки Т-37 с Т-26 — организация куцая, маломощные танки Т-37 не способны ходить по мало-мальской грязи. Эти батальоны, входящие в стрелковые дивизии, никакого эффекта не дали. И пусть скажут, пусть меня поправят, если я неправильно скажу, что они чаще всего были обращены на охрану штабов полков и дивизий»[261].

Стоит отметить, что среди командиров РККА нашлись и те, кто сумел распорядиться «дивизионными» танками более грамотно. В частности, к северу от перешейка, где у финнов практически не было противотанковых орудий, даже Т-37 могли «цементировать» оборону стрелковых частей.

«Наиболее удачным применение танков в период с 30.11.39 по 27.12.39 (на фронте 163 стрелковой дивизии) надо признать использование их в районе Суомуссалми, когда танки двигаясь по льду озера, являясь как бы подвижной броневой огневой точкой, отбивали атаки противника, предпринимаемые им против наших стрелковых частей. Танки будучи защищенными от воздействия ружейно-пулеметного огня, а ПТО у противника не было, они появлялись всюду, где противник проявлял активность в наступлении»[262].

При этом все танковое «могущество» 163-й стрелковой дивизии к началу войны состояло из 14 Т-37 и пяти бронемашин.

Однако эти удачные эпизоды были скорее исключением, чем правилом. В итоге после финской войны танковые батальоны стрелковых дивизий были упразднены, а их техника и личный состав обращены на формирование мехкорпусов. Там они, как правило, оказывались в мотострелковых дивизиях — с соответствующими результатами для боеспособности последних в июне 1941-го.

Но вернемся к 39-му и проблеме номер два — разведке. Или, правильнее будет сказать к ее отсутствию. Как бы ни дико это звучало для некоторых читателей, но в декабре 1939-го, наступая вглубь Финляндии, советские командиры вовсе не предполагали столкнуться с линией долговременной обороны, что вызвало бурное выяснение отношений между начальником разведуправления Генштаба и строевыми командирами на совещании по итогам войны: почему специально подготовленные сборники развединформации не изучаются и не используются, ДОТы «линии Маннергейма» частям РККА пришлось «находить» в бою. Например, наличие мощных ДОТов укрепрайона Сумма — Хоттинен с хорошо организованной системой огня было вскрыто атакой двух танковых рот, в то время как командование 138-й стрелковой дивизии, как уже указывалось, докладывало в штаб корпуса, что «впереди никакого укрепрайона нет, противник оставил Хоттинен и бежит».

В итоге вместо красивого «вхождения в чистый прорыв» и «преследования отступающего противника» советским танкистам пришлось заняться «прогрызанием» полосы долговременной обороны. Занятие, мягко говоря, не самое оптимальное для частей с легкими танками противопульного бронирования. Впрочем, даже броня средних Т-28 не была серьезным препятствием для 37-мм финских «Бофорсов».

И вот здесь-то в полной мере проявили себя грабли номер один. Танки могли прорвать полосы «колючки», могли разбить снарядами надолбы или валуны и уйти в глубь финской обороны. Но если их успех не закреплялся стрелковыми частями, то вариантов дальнейших действий у них было только два, и оба плохие. Либо возвращаться назад и пытаться увлечь пехоту за собой, либо продолжать в одиночку воевать в глубине боевых порядков противника. Для надежного затыкания всех «дыр» вскоре перестало хватать даже весьма многочисленных танковых войск ЛВО, и уже в декабре 1939-го командованию РККА пришлось заняться «надергиванием» из невоюющих округов танковых частей для усиления стрелковых и кавалерийских дивизий на финском фронте — так, 29-я танковая бригада была переброшена на Карельский перешеек из Бреста, 62-й и 63-й танковые полки прибыли из Киевского военного округа, 18-й отдельный танковый батальон — из Харьковского военного округа. К февральскому общему наступлению из Белоруссии был переброшен на Карельский перешеек даже отдельный дивизион бронепоездов. А для действий в Северной Карелии из частей КОВО начали срочно изымать все более-менее боеспособные плавающие танки и наспех сформировали из них два отдельных танковых батальона (79-й и 365-й), которые спешно уехали в 9-ю армию и прибыли туда уже в середине декабря.

К концу декабря советскому командованию стало ясно, что «блицкриг» вышел комом. Поредевшие танковые бригады отвели с передовой для отдыха, пополнения и, главное, отработки взаимодействия с другими частями РККА — пехотой, артиллерией, саперами…

Затишью на фронте помогла и природа — именно в январе морозы достигали отметки в минус 40 °C.

К активным действиям танкисты РККА вновь перешли только в феврале — и по сравнению с прошлым годом стиль этих действий радикально изменился. Теперь танки действовали против финских укреплений в составе штурмовых групп: три пушечных танка, два огнеметных, взвод саперов, до роты пехоты и одно-два орудия. Соответственно и результаты их действий тоже в корне отличались от бесплодных атак декабря 39-го, хотя и не везде. Например, проведенный 9 февраля штурм высоты «Груша» выглядел следующим образом: танкисты[263]вместе с пехотой 679-го полка вышли к надолбам немного правее прохода у восточного ската 38,2, где попали под огонь финнов с высоты. Наученная горьким опытом пехота немедленно залегла перед надолбами. Танки проскочили через проход в надолбах и продвинулись примерно на 100–150 метров к южному склону, ведя огонь из пушек по обнаруженным огневым точкам. Но без поддержки пехоты танкисты был бессильны изменить ситуацию. А поднять в атаку пехотинцев не смогло даже личное вмешательство командира танковой бригады: ни угрозы, ни увещевания не оказывали никакого эффекта. Тем временем финские противотанковые пушки и подключившиеся к ним пехотинцы с «коктейлями Молотова», начали методично уничтожать оставшиеся в одиночестве танки. Первый из них был сожжен еще до того, как миновал проход в надолбах, еще три вскоре горели у подножия высоты. Всего же финны сожгли восемь БТ и один огнеметный танк БХМ-3. Танк командира 1-й роты получил прямое попадание в башню, был тяжело ранен башенный стрелок и пробит радиатор. Однако механик-водитель смог вывести танк из боя и отвел его к медпункту для оказания помощи раненому. Танк военкома роты Калинина был сожжен противником, при этом был тяжело ранен механик-водитель. Тем не менее Калинин со стрелком смогли вытащить раненого из горящего танка и доволочь его до ближайшей воронки. Идти далее они не могли, поскольку финны вели ожесточенный огонь. Лишь когда стемнело, танкисты выбрались из воронки и смогли добраться до расположения бригады. Из экипажей участвовавших в бою танков погибли трое, двое были ранены, а судьба еще 18 человек осталась неизвестной.