– Молодец! Еще! А теперь… – Шульгин обмотал запястья Агранова ремешком маузерной коробки. – Тащи его туда… – он показал на пролом в стене.

Огневой мощи у него хватало. Маузер, «манлихер» и два нагана чекистов с двумя боекомплектами каждый, еще и своя «беретта». Он не видел, в кого стрелять, но по направлению полета вражеских пуль ответил полным барабаном.

Швырнул револьвер вниз, надеясь, что хоть на секунду его примут за обещанную гранату. И нырнул вслед за профессором в пролом стены. Приладил на место сорванные доски. В первое мгновение в глаза не бросится, тем более что налицо разбитое окно и вывернутая наружу решетка.

Вместе с Удолиным подтащили Агранова к отверстию в крыше.

Шульгин потрогал у чекиста пульс. Живой, как он и рассчитывал, соразмеряя силу удара.

– Вы скажете, наконец, кто вы и зачем все это? – прошипел освобожденный узник на ухо Сашке.

– Наш человек, – неопределенно, но убедительно ответил Шульгин. – Сейчас те ворвутся в комнату, нас там не обнаружат, на улице начнется еще одна стрельба, они кинутся обратно, и мы аккуратно спустим вашего приятеля во двор. Понятно?

– Понятно. Вы мне нравитесь…

– Комплименты потом. Внимание…

Все вышло точно так, как Шульгин и спланировал. Топот ног и матерная ругань за стеной, и через пару секунд – короткие прицельные очереди новиковского «ППС». Под его пулями зазвенели стекла выходящих на улицу окон.

– Ну все, дед. У нас теперь от силы минут десять осталось, а потом такое начнется…

Он вылез наружу. Надвинул на лоб ноктовизор. Увидел, как три фигуры, выскочившие было во двор, очевидно, на поиски выпрыгнувших в окно пленника и налетчика, метнулись обратно. Опасность с улицы показалась им более серьезной. По неопытности они приняли «ППС» за настоящий пулемет. А хоть в малой степени знакомый с тактикой человек соображает, что пулемет – оружие групповое, самостоятельно обычно не употребляется и, значит, поддерживает действия как минимум отделения, а то и взвода.

О вчерашних событиях наслышаны были все, и предположение, что действующие в городе белобандиты всей силой навалились на секретную точку, абсурдным не казалось.

Из распахнувшейся парадной двери в ответ на выстрелы Новикова гулко загремел «льюис». Агранов солидно подготовился к делу.

И умный же, гад, оказался! Да не умнее нас.

Пулемет чекистов бил вдоль переулка, кроша пулями заборы, стены, окна обывательских домишек.

А Новиков уже переместился в мертвое пространство, залег в водосточной канаве между булыжной мостовой и тротуаром в десяти метрах от аграновского дома.

Шульгин спрыгнул на землю.

– Подавай…

Удолин ногами вперед просунул вниз длинное тело Агранова.

Сашка принял его, уложил на траву.

– Прыгай…

Профессор замешкался.

– Быстрее, мать… Придержу!

Прыгнул и даже удержался на ногах. Да и всей-то высоты едва три метра.

– Сумеешь через двор пронести? Или мне взять?

– Донесу. В нем и пяти пудов не будет.

Удолин с Аграновым на спине, Шульгин с маузером и «манлихером» в руках побежали к забору. За спиной полыхнуло оранжевым, грохнул взрыв гранаты. За ним другой.

Профессор уперся в забор, оглянулся растерянно.

– А, что теперь чикаться… – Шульгин ударом ноги свалил целиком секцию ограды. Отбросил с дороги кинувшегося навстречу пса.

– Вперед, не зевай, если жизнь дорога!

В доме рванула еще одна граната и пулемет, подавившись очередным патроном, смолк. Только трещали револьверные выстрелы.

Интересно, о чем будут говорить завтра окрестные жители?

Добрались до последнего перед спуском к набережной двора. Шульгину показалось, что за спиной у него происходит какое-то движение. Развернулся, толкнул к проходу в заборе тяжело, с хрипом дышащего профессора, упал на одно колено. Сначала он подумал, что их догоняет Новиков, но нет, в окулярах мелькнули совсем другие фигуры.

«Даже неинтересно, – подумал Шульгин, – как в тире». И выстрелил ровно два раза. Сколько и оставалось патронов в маузеровской обойме. Чекисты, один навзничь, другой боком, повалились в бурьян.

«Но до чего настырные, бегут в темноту и думают, что им ничего не будет! А куда деваться, с другой стороны? Пленника упустили, да еще и начальник украден. Забегаешь тут…»

Спустились по мокрому глинистому откосу к самому берегу Москвы-реки. В сотне метров ниже по течению темнели опоры Бородинского моста. Того еще, старого. Между урезом воды и настилом моста обнаружился глубокий треугольный карман. Там и устроились.

Еще несколько раз коротко протрещал автомат, грохнула четвертая граната. И потом уже хлопали только разрозненные револьверные выстрелы.

Удолин никак не мог успокоить дыхание, в груди у него свистело и хлюпало.

– Отвык бегать и курю много, – словно извиняясь, сказал он. – Так кто же вы все-таки?

– Друзья, если так можно выразиться. Давайте отсюда живыми выберемся, потом и поговорим.

Застонал, заворочался, приходя в себя, Агранов.

– Еще и этот… – выругался Сашка. – Чем бы тебя успокоить? Да хоть бы так… – отхватил ножом кусок сукна от полы аграновского френча, затолкал ему в рот вместо кляпа.

– И не дергайся, а то сразу замочу…

Шульгину хотелось курить после эмоционального взрыва, но сигарет с собой не было.

Прошло не больше трех минут, и снаружи послышался тихий свист.

Сашка ответил. С автоматом в руке в щель просунулся Новиков.

– Вы здесь? Живы? Все в порядке?

– Более чем. Начальничек с нами. Все рассчитал, курва, кроме этого…

Новиков уважительно прищелкнул языком.

– Здорово. Теперь бы сообразить, как отсюда выбираться. Как говорится – не пройдет и часа… А у меня только два рожка осталось.

– Да уж. С боем не прорваться, тем более с таким грузом. У тебя курить есть?

– Есть, а стоит ли? Заметить могут…

– Я аккуратно. Никто нас здесь не заметит, а уши пухнут. Придется Ястребова вызывать. Риск, а куда деваться? Без него не уйдем.

– Оно конечно. По большому кругу, через Новослободскую и Пресню должен проскочить. Весь шмон опять в пределах Кольца будет…

– Тогда вызывай. Я сейчас докурю и двинем по бережку в сторону Калининского…

Они так и не привыкли к новой (старой) топографии Москвы и здешним названиям, говорили, как раньше, и прекрасно понимали друг друга.

Профессор Удолин, в своем засаленном, бурого оттенка халате, похожем на тюремный, возбужденно и беспорядочно перемещался по тридцатиметровому холлу. Как будто в заточении у Агранова ему не хватало пространства, и теперь он наверстывал накопившуюся потребность в движении. От ужина он отказался, зато с жадностью выпил две большие чашки крепчайшего кофе, причмокивая от удовольствия, словно извозчик за чаем.