Рефлексы здорового тела заставляют его стремиться избегать боли. Но мышление в рамках мифа о красоте действует как анестезия, притупляющая чувствительность, и делает женщин похожими на неодушевленный предмет. «Квалификация красоты» повышает болевой порог, чтобы поддерживать хирургические технологии. Чтобы пережить Эру хирургии, нам нужно не перестать понимать, что мы чувствуем. Чем больше мы страдаем, тем сильнее мы сопротивляемся открытию ментальных каналов, которые нам пришлось закрыть. Во время экспериментов Милгрэма в 1950-х гг. исследователи просили участников положить руки на рычаг, который, как им объяснили, подвергнет удару электрического тока людей, которых они не видели. Затем ученые велели им увеличивать силу электрического разряда. Участники эксперимента, вынужденные подчиниться авторитету ученых, говорящих им, что это правильно, и отрезанные от своих «жертв», увеличивали силу тока до критического уровня. На заре Эры хирургии женщина учится относиться к своему телу так же, как участники эксперимента относились к жертвам электрошока. Будучи отрезанной от своего тела, не имея возможности видеть или чувствовать его как человеческое, она с подачи научных авторитетов обучается причинять ему максимальный вред.

Удар электрического тока — не просто метафора. Это было и остается частью системы контроля над женщинами с тех пор, как начали использовать электричество. Инвалиды викторианской эпохи подвергались воздействию электрошока. Электро-шоковая терапия традиционно применяется к женщинам — пациенткам психиатрических лечебниц, и она очень похожа на церемонию умирания и возрождения, практикуемую в эстетической хирургии. Элейн Шоуолтер в книге «Женская болезнь» пишет о том, что электрошок был «атрибутом могущественного религиозного ритуала, проводимого под руководством мужественной фигуры священнослужителя... [Его магия] объясняется тем, что он имитирует церемонию смерти и возрождения. Для пациента он олицетворяет собой образ посвящения, в котором доктор убивает “плохую” сумасшедшую часть его сущности и воскрешает “хорошую” часть — в видении поэтессы Сильвии Плат электрошок возрождает хорошую, уже “не женскую”, сущность». «По этой причине пациенты, склонные к суициду, часто успокаиваются при помощи ЭШТ. Просыпаясь после этого, они чувствуют себя так, как будто умерли и родились вновь, а те части их самих, которые они ненавидели, теперь уничтожены —в буквальном смысле убиты электрошоком». Джеральд Макнайт описывает антивозрастную «терапию» лица, в которой применяется электрошок. Lancome производит «продукт, очерчивающий контуры (тела) с предельной точностью» и обещающий «бороться с нежелательными неровностями»: это «первое средство, подтягивающее контуры тела» при помощи термического шока. Наконец, электрошок повсюду, от Советского Союза до Чили, использовался для того, чтобы усмирять политических диссидентов.

Теперь женщинам предлагают вести себя так, как если бы они применяли электрошок сами к себе. Нет смысла вдаваться в подробности судебных дел, по которым были вынесены возмутительно несправедливые решения, или снова говорить о том, что эстетическая хирургия дорогостояща и очень-очень болезненна и что очень велика вероятность того, что вы доверитесь никем не контролируемому, неквалифицированному специалисту, который явно находится не на вашей стороне... И точно так же нет смысла говорить о возможности смертельного исхода.

Эта апатия является настоящей проблемой: анестезия действует уже в мировом масштабе. С каждой статьей, которая во всех деталях описывает ужасы пластической хирургии — а многие из них делают именно это, — женщины по иронии судьбы теряют еще немножко способности чувствовать свои собственные тела, осознавать свою собственную боль и идентифицировать себя с нею — а ведь это навык, необходимый для выживания. Ведь с каждой такой статьей усиливается давление общества на женщин, толкающее их на то, чтобы пройти через все эти ужасы. Мы, женщины, знаем об этих зверствах, но мы уже ничего не чувствуем.

По мере того как будут повышаться требования к «красоте», а хирургические технологии будут становиться сложнее и изощреннее, процесс потери чувствительности будет ускоряться. Миф продвигается на восток: процедуры, которые в Америке считаются вполне приемлемыми, по-прежнему кажутся отвратительными в Великобритании и возмутительными в Нидерландах, но в следующем году британские женщины уже смогут сдержать свой позыв к рвоте, а голландок будет всего лишь слегка подташнивать. Те части нашего тела, которыми мы сейчас восхищаемся, в следующем году будут переквалифицированы в дефекты. Требуемый от нас болевой порог будет постоянно расти. Этот прогноз продиктован простой арифметикой: эстетическая хирургия в США удваивала свои показатели каждые пять лет, а затем утроила их за два года. В Великобритании показатели этой отрасли увеличиваются вдвое каждые 10 лет. В США каждый год операции подвергается целый город женщин размером с Сан-Франциско, а в Великобритании — город размером с Ват.

Дело в том, что в нашей потере чувствительности мы стремимся угнаться за уровнем, которого требует от нас квалификация красоты. Читательница заканчивает статью и смотрит на фотографии: лицо женщины выглядит так, словно ее били по скулам железной трубой... У нее синяки вокруг глаз. Кожа на бедрах — сплошное месиво из кровоподтеков. Ее грудь опухла и стала желтой и неподвижной. Под швами запеклась кровь. Два или три года назад читательница думала, что эти фотографии всего лишь делают из мухи слона. А сегодня ее вдруг осеняет, что это реклама. От нее больше не ждут, что она, как раньше, испытает отвращение, увидев это. Женские журналы устанавливают стандарты красоты. Они активно пишут о хирургии, отчасти потому, что очень мало из того, что происходит в мире «красоты», является по-настоящему новым. Эти статьи заставляют читательниц поверить, что теперь мы не должны ничему сопротивляться, потому что другие читательницы—наши конкурентки — принимают этот вызов. Типичная статья, детально описывающая недели ужасной боли, но заканчивающаяся на счастливой ноте красоты, вызывает у женщин ажиотаж.

Обитательница приюта для женщин, подвергшихся домашнему насилию, однажды описала свои ноги как «один большой синяк, на который словно надеты багровые колготы». В случайно услышанном мною в кофейне на Манхэттене интервью для книги, рекламирующей эстетическую хирургию, женщина, сделавшая липосакцию, использовала схожий образ. Так что писать нужно не о тех увечьях, которые наносят нам пластические хирурги, а об атмосфере, в которой мы живем и благодаря которой нам все это уже стало безразлично.

Мы вступили в новый век вместе с эстетической хирургией. Все границы разрушены. Никакие страдания или угроза остаться искалеченными больше не пугают нас. Это похоже на то, что происходит сейчас с жизнью на нашей планете: мы находимся на поворотном моменте истории.

Рассвет Эры хирургии в 1980-х гг. действительно стал результатом технологических достижений в области медицины, но куда больший импульс ей придал миф о красоте в его борьбе против феминизма. Эти две движущие силы — технические возможности и, что гораздо важнее, стремление полностью переделать женщину — привели нас к невероятному перевороту в сознании. С тех пор как боль и увечья стали описывать в выражениях, умаляющих их истинное значение, женскому сознанию пришлось свыкнуться с тем, что прежние правила полностью разрушены, и это сравнимо с изменением человеческого сознания, произошедшим, когда впервые был расщеплен атом. Невероятный рост возможностей привел к тому, что и опасностей стало несоизмеримо больше.