– А на что это, мать твою, похоже? – говорит она.

Посвящается Оуэну Кингу и Герману Вуку

Перевод В. Вебера.

«Где вы берете идеи?» и «Как у вас появилась эта идея?» – вопросы разные. На первый ответа нет, поэтому я обычно отшучиваюсь, говоря, что приобретаю их оптом в маленьком магазинчике «Подержанные идеи» в Ютике. На второй иной раз ответить можно, а иной раз – нет, потому что истории на удивление похожи на сны. В процессе написания все предельно четко и ясно, но после того, как поставлена последняя точка, остаются лишь смутные обрывки, и те быстро уходят из памяти. Я иногда думаю, что сборник рассказов – некое подобие дневника снов и их толкований, попытка поймать подсознательные образы, прежде чем они окончательно растают. Здесь – тот самый случай. Я не помню, откуда взялась идея «Нездоровья», сколько времени ушло у меня на этот рассказ, даже где я его написал.

Помню я другое: это один из моих редких рассказов, в которых концовка была определена сразу, а значит, мне пришлось очень тщательно выстраивать историю, чтобы подвести к этой самой концовке. Я знаю, некоторые писатели любят творить, четко представляя, чем все закончится (Джон Ирвинг однажды сказал мне, что начинает писать роман с последней фразы), но это не мое. Как правило, мне нравится, чтобы концовка позаботилась о себе сама. Я чувствую: если я не знаю, чем все закончится, не узнает и читатель. К счастью для меня, это одна из тех историй, в которых читателю не возбраняется на шаг опережать рассказчика.

* * *

Этот дурной сон снится мне уже неделю, но, похоже, я каким-то образом контролирую себя, потому что вырываюсь из него, прежде чем он превращается в кошмар. На этот раз он последовал за мной, и теперь мы с Эллен не одни. Что-то затаилось под кроватью. Я слышу, как оно жует.

Вы знаете, каково это – действительно испугаться, правда? Такое ощущение, что сердце останавливается, язык прилипает к нёбу, кожа холодеет, мурашки бегут по всему телу. Плавное движение шестеренок в голове сменяется безумным вращением, и весь двигатель перегревается. Я едва сдерживаю крик, вот в каком я состоянии. Думаю: Это тварь, которую я не хочу видеть. Это тварь с кресла у окна.

Потом вижу потолочный вентилятор, вращающийся на минимальной скорости. Вижу свет раннего утра, просачивающийся в узкий зазор между задернутыми портьерами. Вижу седеющие спутанные волосы Эллен, спящей на другой половине кровати. Я здесь, в Верхнем Ист-Сайде, на пятом этаже, и все хорошо. А звуки из-под кровати…

Я отбрасываю одеяло, становлюсь коленями на пол, словно человек, собравшийся помолиться. Вместо этого поднимаю свисающее до пола покрывало и заглядываю под кровать. Сначала вижу только темный силуэт. Потом голова силуэта поворачивается ко мне и во мраке светятся два глаза. Это Леди. Не положено ей лежать под кроватью, и скорее всего она это знает (трудно сказать, что собака знает, а что – нет), но я, должно быть, оставил дверь открытой, когда ложился спать. А может, закрыл не полностью, и Леди открыла ее мордой. Наверное, она притащила с собой какую-то игрушку из ведерка в коридоре. Хорошо, что не синюю кость и не красную крысу. В них пищалки, и она точно разбудила бы Эллен. А Эллен нужен отдых. Ей нездоровится.

– Леди, – шепчу я. – Леди, пошла отсюда.

Она только смотрит на меня. Постарела и соображает хуже, чем прежде, но, как говорится, она далеко не глупа. И сейчас лежит под половиной Эллен, где мне до нее не добраться. Если я повышу голос, ей придется подползти, но она знает (я чертовски уверен, что знает), я этого не сделаю: повысив голос, точно разбужу Эллен.

И в доказательство моего вывода Леди отворачивается и продолжает жевать свою игрушку.

Но я знаю, что надо делать. Прожил с Леди одиннадцать лет, почти половину моей супружеской жизни. Есть три способа вытащить ее из-под кровати. Первый – погреметь поводком и крикнуть: «Лифт!» Второй – громыхнуть ее миской на кухне. Третий…

Я поднимаюсь и иду коротким коридором на кухню. Из буфета достаю пакет «Вкусных ломтиков», трясу. Ждать не приходится. Тут же слышится приглушенное постукивание когтей нашего кокера. Пять секунд, и она уже на кухне. Не потрудилась захватить с собой игрушку.

Я показываю ей маленькую «морковку», потом бросаю в гостиную. Из вредности, конечно, я знаю, она не собиралась пугать меня до смерти, но ведь напугала. А кроме того, старой толстухе подвигаться не во вред. Она бежит за угощением. Я задерживаюсь на кухне лишь потому, что хочу включить кофеварку, а потом возвращаюсь в спальню, на этот раз плотно закрываю за собой дверь.

Эллен спит, и ранний подъем обладает определенным преимуществом: нет нужды в будильнике. Я его выключаю. Пусть поспит чуть дольше. У нее бронхиальная инфекция. Какое-то время я очень боялся за Эллен, но теперь она пошла на поправку.

Я иду в ванную и официально открываю день чисткой зубов (я где-то прочитал, что утром ротовая полость обеззаражена как никогда, но от привычки, приобретенной в детстве, никуда не денешься). Включаю душ – струя сильная и горячая, – встаю под воду.

В душе мне лучше всего думается, и в это утро я думаю о своем сне. Мне он снился пять ночей подряд (но чего считать-то). Ничего действительно ужасного в нем не происходит, и в каком-то смысле это самое худшее, потому что, пребывая в этом сне, я знаю (и знаю абсолютно точно): что-то ужасное обязательно произойдет. Если я это допущу.

Я в самолете, салон бизнес-класса. Сижу у прохода, как мне нравится, потому что не приходится протискиваться мимо кого-то, если надо пойти в туалет. Столик опущен. На нем пакетик с солеными орешками и стакан с напитком оранжевого цвета, выглядит как коктейль «Восход солнца» с водкой, который в реальной жизни я никогда не заказывал. Полет проходит спокойно. Если облака и есть, мы летим над ними. Салон наполнен солнечным светом. Кто-то сидит в кресле у окна, и я знаю: если посмотрю на него (или на нее, или на оно), увижу нечто такое, что превратит мой дурной сон в кошмар. Если посмотрю в лицо моего соседа, могу даже лишиться рассудка. Он треснет, как яйцо, и из него выльется вся таящаяся внутри тьма.

Я быстро смываю мыльную пену с волос, выхожу из душа, вытираюсь. Моя одежда аккуратно сложена на стуле в спальне. Я беру ее и туфли и уношу на кухню, уже благоухающую ароматом кофе. Приятно. Леди свернулась у плиты, укоризненно смотрит на меня.

– Нечего на меня обижаться, – говорю я ей и киваю в сторону закрытой двери в спальню. – Правила ты знаешь.

Она опускает морду на пол между лап.

Дожидаясь кофе, я беру клюквенный сок. Есть и апельсиновый, который я обычно пью по утрам, но сегодня не хочется. Наверное, очень похож на коктейль из сна. Кофе я пью в гостиной, в компании Си-эн-эн без звука, просто читаю бегущую строку под картинкой, и, если на то пошло, ничего другого и не нужно. Потом выключаю телевизор и съедаю тарелку хлопьев из отрубей. Без четверти восемь. Принимаю решение: если на прогулке с Леди погода будет хорошая, я обойдусь без такси и на работу пойду пешком.