Идем дальше. Теряя последние силы, почти на четвереньках выбрались на край верхней террасы и здесь отдохнули. Из глубины цирка нет-нет да и дыхнет ледяной сыростью. Далеко позади остался лес. С нами карабкались по каменистому склону рододендроны да крошечные ивы, влачившие жалкое существование по прилавкам. При выходе на террасу мы увидели крошечную полянку, окруженную с трех сторон снежным полем и покрытую низкорослыми альпийскими цветами. Какое поразительное впечатление от этого сказочного контраста! Колокольцы водосборов, карликовые маки, разноцветные лютики, фиалки праздновали свою весну среди снегов, и хотелось спросить: кто занес вас в этот, еще совсем не устроенный мир, в область постоянных туманов, сырости и зачем? Эти отважные пионеры растительного царства поднялись сюда тайными тропами, чтобы поселить жизнь по бесплодным скалам вблизи вечных снегов. Какими малютками кажутся они среди обломков и стен, нависших над ними. И все же цветы полны гордости за то, что отвоевали у мертвой природы, как бы для опытов, клочок земли и своим присутствием освежали ее.

На террасе, куда мы вышли, лежит большое озеро, вправленное в каменистое дно молочно-зеленоватого оттенка. Такой цвет воде придает ледниковая муть, приносимая ручьем, вытекающим из обширного цирка, нависающего над террасой с запада. С боковых полуразрушенных стен озерной впадины непрерывными водопадами сбегают ручьи из верхних карровых озер. В восточной стороне террасы имеется ясно выраженный «бараний лоб», с характерными царапинами и шлифовкой. Под ним мы нашли давно сложенный из камней тур высотою в рост человека. Его, видимо, выложил геолог Стальнов, первым посетивший этот ледник и давший его описание.

Еще небольшое усилие, и мы, преодолев ступеньки, вышли на вал — древние моренные отложения цирка. Высоченные стены из сланцевых скал хранят следы грандиозных разрушении. Было сыро и мертво в этой замкнутой с трех сторон чаще. Всюду развалины, обломки, «свежие» галечные отложения. Цирк врезается глубоким коридором в одну из мощных вершин Фигуристых белков. Она имеет абсолютную отметку 2591 метр. В верхней части он заполнен снегом и ледником, стекающими крутым потоком с белка и разделенными ниже на два самостоятельных языка. Лед слоистый синий, а в тенистых местах почти черный.

Козлов остался в цирке починить штаны, а я, сбросив с плеч котомку, штуцер и, собрав остатки сил, ушел наверх. Редкие облака сомкнулись над горами плотным сводом. Дождь опередил меня, но он шел недолго, оставив после себя сгусток тумана на дне цирка. Видимость была хорошая, я присел на снег, достал бусоль, записную книжку, долго любовался горной панорамой.

От ледника, где я находился, на восток, захватывая все большее пространство, убегают изорванные гребни холодных скал с угрюмыми вершинами, горделиво поднятыми в синь неба.

Водораздельная линия хребта отмечена наибольшими разрушениями, на юг от этой линии виднелось большое приподнятое пространство, изрезанное ущельями рек Базыбая Китата и Прорвы. Там все загромождено гольцами, соединенными между собою извилистыми гребнями, и украшено величественными скалами, образующими зубчатый горизонт. Отдельные высоты белков в этой части достигают 2500 метров. Под их тенистыми откосами лежат пятна вечных снегов. Другую картину представляют северные склоны Фигуристых белков. Они то падают вниз, теряясь в провалах, то длинными языками тянутся к Кизиру и поднимаются над ним черными пугающими стенами. Всюду, как истуканы, торчат каменные столбы. В верхних обрывах ютятся глубокие цирки, словно гнезда доисторических птиц. Нужно немного воображения, чтобы в контурах торчащих скал увидеть и самих птиц, они тут же над цирками, одни сидят у самого края с приподнятыми в небо разлохмаченными головами, другие, растопырив крылья, вот-вот взлетят. Местами виднелись пятна снега — это, вероятно, фирновые поля, заполняющие цирки и прикрывающие седловины.

Кажется, нигде на Саяне ледники не подвергли такому поистине грандиозному разрушению горы, как именно здесь, в восточной оконечности хребта Крыжина. Вряд ли кто из пытливых разведчиков проникал в гущу нагромождений Фигуристых белков. Трудно поверить, чтобы туда могли пройти и звери. С болью и сожалением пройдем мимо и мы, зная заранее, что этого никогда не простишь себе. Не случись с нами продовольственной беды и не будь мы связаны с Мошковым местом и временем встречи, непременно попытались бы подняться в те цирки, куда стекают языки снежных полей, чтобы узнать, не остатки ли это ледников, взобрались бы и на грозные вершины. Еще много лет Фигуристые белки будут дразнить пытливых натуралистов, разведчиков, туристов, а те, кто проберется туда, унесут неизгладимое впечатление о саянской природе.

Надвинувшийся из щелей туман прикрыл горы. Заморосил дождь, пришлось спуститься в цирк. Вечер, сырой и прохладный, застал нас на нижней террасе. Вернуться к Павлу Назаровичу нам не удалось. Заночевали у верхней границы леса, которая здесь проходит на высоте примерно 1500 метров.

Мы здорово устали, голод продолжал строить козни. Воспользовавшись светом небольшого костра, я решил записать свои впечатления.

— Вы слышите запах, откуда это его набрасывает? — сказал Козлов, вставая и с любопытством вытягивая голову навстречу вечернему ветерку, набегавшему случайно снизу.

Я тоже встал. Прохладный воздух был переполнен ароматом каких-то цветов, поглотивших в окружающей среде запахи сырости, мхов, обветшавших скал. В нем мешалась ванильная пряность с гвоздичной свежестью и еще с чем-то незнакомым, но очень приятным.

— И родится же этакий пахучий цветок, что духи, — заключил Степан, усаживаясь к костру и принимаясь за сушку листьев бадана… Их он курил, примешивая крошки тополевой коры, но, накурившись, долго отплевывался и чертыхался в адрес медведя, разорившего наш лабаз.

Рано утром мы спускались в глубину ущелья Белой. Опять набросило тот же запах. Мы стали присматриваться и увидели мелкие кустики высотою 30–40 сантиметров с мелкими листьями и светло— и темно-розовыми цветами. Они-то и были наделены тем самым ароматом, которым мы вечером восхищались. Это душистый рододендрон из вечнозеленых. Растет он в подгольцовой зоне, преимущественно по крупным россыпям, и местами образует сплошные заросли, вытесняя другие виды растений. В солнечные дни запах цветов душистого рододендрона распространяется далеко за пределы зарослей.

Мы наломали прутиков с цветами и принесли Павлу Назаровичу.

— Да ведь это белогорский чай, куда лучше лавочного. Чего же так мало принесли! — сокрушался старик.

Действительно, заваренный кипятком прутик передавал свой запах воде. С этого дня «белогорский чай» прочно занял место в нашем меню и люди не упускали случая собирать его.

На четвертый день мы пришли в лагерь. Пугачев уже вернулся с Кинзилюка.

У Трофима Васильевича после разведки создалось благоприятное впечатление о Кинзилюкском ущелье, чего не привезли мы о Кизире. После недолгих раздумий решили утром выступать. Наши продовольственные запасы пополнились копченым мясом и рыбой. Путь лежал на восток по Кинзилюку до ее вершины, где мы должны были дождаться самолета.

— Неужели Мошков не догадается банку спирту прихватить, ну и устроили бы пир! — говорил Алексей, а в голосе сомнение.