– Ты же это знаешь, мен. Чего мне голову морочишь?

– Леон, – спокойно говорит Лип, – ты слышал мой вопрос.

– Ну да, отвалил, пятнадцать сотен.

У меня заколотилось сердце.

– Участвовала ли в этом молодая женщина – та, что по надзору служила? Каролина? – задаю я первый вопрос.

Леон смеется:

– Была – можно сказать и так.

– Что значит «можно сказать»? Не улавливаю.

– Чего крутишь, мен? Эта сучка все и провернула. Я, говорит, могу тебе помочь. И запросто помогла. Бьюсь об заклад, что она это сто раз делала. Знала когда, кому и сколько. Ловкая дамочка, факт.

Я тоже сажусь на корточки перед Леоном.

– И она присутствовала при этом?

– Еще бы! Я прихожу, а она: «Как дела? Присаживайся». Все чин-чином. А потом тот мужик начал говорить.

– Ты его видел?

– Не-е. Когда я пришел, она сказала, чтобы я не оборачивался и делал, что он велит.

– И он велел положить деньги на его стол?

– Не-е, у его стола я стоял. Велел положить в другой стол, в верхний ящик.

– В другой стол, прокурору?

– Точно.

– Выходит, ты дал взятку прокурору? – спрашивает Лип.

– Ты что сдурел, мен? Буду я давать какой-то мелюзге. Чего он может? Баксы возьмет, а потом скажет: не могу, брат, не получается. Знаем мы такие штучки.

Лип смотрит на меня. Он еще не понял, а до меня дошло. Наконец-то я понял.

– Так кто же это был?

Леон кривит рожу – неужели трудно догадаться…

– Судья, Лип, – выдыхаю я. – Он судье дал, верно?

– Ну да, нашему брату, черному, – кивает Леон. – Это точно он у меня за спиной стоял. Я узнал его голос, когда в суде был. – Леон щелкает пальцами, стараясь вспомнить имя. Но в этом уже нет необходимости. Имя значится на распоряжении о прекращении дела, копию которого я вытащил из кармана. И подпись знакомая, за последние два месяца я ее раз двадцать видел. Четкая подпись – как все, что делает Ларрен Литл.

– Такой вот расклад, – задумчиво говорит Лип.

Стрелка часов приближается к пяти. Мы с Липом сидим в круглосуточном ресторанчике «Уолли» на берегу реки, который когда-то славился своей выпечкой, но теперь сеть аналогичных заведений подчинила себе рынок.

– Такой вот расклад, – повторяет Лип. – Ларрен спит с Каролиной и берет взятки, потом делает ей подарки, чтобы она давала, так?

Лип взвинчен. По пути сюда он остановился у знакомой забегаловки и вышел оттуда с четвертинкой грушевого бренди. Он выпил его залпом, точно это была кока-кола.

– Господи, – говорит он, – до чего же иногда противно быть полицейским.

Я качаю головой. Я не знаю деталей. Единственное, в чем я убедился за последний час, это то, чего не хотел сказать мне на прошлой неделе Кеннили. Что Ларрен брал взятки. Что многие полицейские подкуплены.

– Как начет Мольто? – спрашивает Лип. – Думаешь, он замешан?

– Не думаю. Ни в каком треугольнике Ларрена не вижу. Третий – он всегда лишний. Нико и Мольто, конечно, приударяли за Каролиной. Она, вероятно, иногда просила Нико отложить какое-нибудь дело в долгий ящик или вообще ничего с ним не делать, и он шел навстречу. Здорово, видимо, в нее втрескался, как и многие другие.

Нико своих симпатий не афишировал. У него всегда все шито-крыто, как и положено у католиков, а неразделенная страсть была хорошим топливом для суетливой натуры Мольто.

Мы проговорили с Липом целый час. Проголодались и заказали вареные яйца. Перед восходом солнца над рекой разливался сказочно красивый розоватый рассвет.

Я вдруг подумал кое о чем и безудержно расхохотался. Я никак не мог остановиться. Мысль, что пришла мне в голову, вовсе не смешна. Но уж слишком долгими и насыщенными странными событиями были последние часы.

– Ты чего? – удивляется Лип.

– Сколько тебя знаю, а об этом никогда не думал.

– О чем?

Я снова давлюсь от смеха.

– О том, что ты носишь при себе пистолет.

Облачившись в пижаму, я подхожу к кровати. Барбара поворачивается ко мне.

– Ты уже встаешь? – Она щурясь смотрит на часы – на циферблате 6.30. – Не рановато ли?

– Нет, только ложусь.

Барбара приподнимается, опираясь на локоть, и вопросительно смотрит на меня. Я отмахиваюсь: ничего, мол, особенного, потом расскажу. Я боюсь, что не усну, но через несколько минут проваливаюсь в глубокий сон. Мне снится отец в тюрьме.

Барбара не будит меня до последней минуты, так что мы собираемся наспех. На мосту образовалась порядочная пробка, и мы приезжаем в суд, когда заседание уже началось. Перед судьей стоят оба обвинителя и Кемп. Речь держит Нико. Выглядит он усталым и говорит с излишней горячностью.

Я сажусь рядом с Сэнди. Барбара успела предупредить его по телефону, что мы задерживаемся, однако дипломатично умолчала о причине. Мне пришлось объяснить Сэнди, что мы оба здоровы и у нас все в порядке. Он, в свою очередь, рассказывает, что происходит.

– Обвинители в отчаянии – расскажу об этом поподробнее в перерыве. Короче говоря, они хотят, чтобы Мольто выступил свидетелем.

Ясно, что Нико говорит именно об этом. Когда он закругляется, Ларрен односложно роняет: «Нет».

– Ваша честь…

– Мистер дель Ла-Гуарди, мы обстоятельно обсудили это в первый же день процесса. Мольто не будет давать показания.

– Да, но мы не предполагали…

– Мистер дель Ла-Гуарди, если мистер Мольто выступит свидетелем, то я буду обязан немедленно объявить, что судебное разбирательство проходило с нарушением процессуальных норм. В самом начале процесса мистер Стерн спросил, будет ли давать показания мистер Мольто, и вы ответили: «Нет, ни под каким видом».

– Ваша честь, вы сами заявили, что если защита будет настаивать на своей версии, будто дело сфабриковано, то нам будет предоставляться относительная свобода действий.

– Я поставил бы под сомнение профессиональную проницательность мистера Стерна, если бы предположил, что он выдвинул эту версию без достаточных на то оснований. Да, я говорил об относительной свободе действий, но я тогда не знал, что главное вещественное доказательство, главная улика, которую последним видел мистер Мольто, исчезнет. Я тогда не знал, что мистер Мольто и патологоанатом исказят результаты вскрытия и анализов. Я все еще размышляю над тем, как мне быть с мистером Мольто, но одно знаю твердо: давать показания он не будет, и точка. Какой еще вопрос вы хотели бы затронуть?

Нико молчит, опустив голову. Потом выпрямляется и поправляет пиджак.