– Другими словами, попросит ли Ларрен присяжных уже завтра вынести вердикт?

– По-твоему, это возможно?

– Меня бы это сильно удивило. – Сэнди берет из пепельницы сигару. – Если смотреть на положение вещей реалистично, то нет, невозможно.

– Какие еще против меня улики?

– Не стану читать тебе лекций, Расти. Несмотря на некоторые наши успехи, нужно помнить, что на данном этапе процесса напрашиваются выводы более благоприятные для обвинения. Спрашиваешь, какие улики? Отвечаю: пальчики, всякие волоски, которые могут быть твоими, телефонные разговоры с Каролиной. Да мало ли что еще наскребет обвинение… Ни один судья, ведущий крупное дело, не захочет отнимать у присяжных право самим принимать решение. Вероятно, судья Литл считает, что улики малодостоверны, но навязывать им свое мнение не станет. Если они вынесут обвинительный вердикт, он может назначить повторные слушания. Это куда вероятнее.

Вполне разумно, думаю я, но я-то рассчитывал услышать большее.

– Чтобы закрепить наш успех, мы должны представить некоторые документы. Нужно подтвердить, что в тот вечер Барбара находилась в университете. Для этого потребуется выписка из журнала, где вскоре после двадцати часов она расписалась о приходе. Нужны справки из таксомоторной и прокатной компаний, опровергающие то, что вечером первого апреля ты куда-то ездил. Нужно заключение гинеколога, о котором я сегодня говорил. Нужно кое-что еще. Это вещи бесспорные. Вопрос в том, будем ли мы приглашать свидетелей.

– Кого ты хочешь пригласить?

– В первую очередь Барбару.

– Ни в коем случае!

– Будь благоразумен, Расти. Барбара – привлекательная женщина, а среди присяжных пятеро мужчин. Она убедительно подтвердит твое алиби. Она согласится. Я знаю.

– Если показания буду давать я, а она будет с первого ряда улыбаться мне, это и будет подтверждением моего алиби. Незачем ее мытарить.

Сэнди издает нечленораздельный, однако неодобрительный звук.

– Ты не хочешь, чтобы я свидетельствовал?

Вместо ответа Сэнди смахивает с манжета невидимую пылинку.

– Не хочешь из-за моих отношений с Каролиной? Я не буду их отрицать, ты же знаешь!

– Знаю, Расти, знаю. И этот факт меня отнюдь не радует. Он на руку прокурорам. Откровенно говоря, те же обстоятельства могут зазвучать совсем по-другому при допросе Барбары обвинителями. Неписаное правило не разглашать сугубо личные отношения, вероятно, помешает им мучить Барбару вопросами о твоей неверности, но как знать, до чего они могут дойти? Так что лучше не рисковать. – Сэнди слишком легко признается, что я прав: нет особого смысла вызывать Барбару. – Меня заботит другое, – говорит он, делая вид, что потягивается, но я-то знаю, что он хочет сесть рядом со мной на диван, место, где он сообщает плохие новости, но перед этим он поправляет на подставке из белой березы фотографию своей семьи. – Расти, как правило, я рекомендую своим подзащитным давать показания. Сколько бы раз присяжным ни говорили, что нельзя истолковывать против ответчика его молчание, они не послушают. Это правило невыполнимо в принципе. Присяжным хочется услышать возражения на выдвинутые обвинения, вдвойне – когда оно касается лиц, имеющих определенное общественное положение. Но в нашем случае я не рекомендую тебе выступать. Тебе, очевидно, известно, что хорошие свидетели получаются из людей двух типов – из правдивых по натуре и из искусных лжецов. Ты человек правдивый по натуре и в нормальных условиях убедительно свидетельствовал бы в свою пользу. У тебя многолетний опыт общения с присяжными заседателями. Уверен: если бы ты выложил все, что знаешь, тебя бы оправдали. И это было бы справедливо.

Сэнди бросает на меня быстрый, но пронзительный взгляд. Я не совсем понимаю, что означают его слова – он уверен в моей невиновности или же это очередное его заявление о зыбкости доводов обвинения. Все же склоняюсь к первому и чувствую, что приятно удивлен. Впрочем, от Сэнди всего можно ожидать. Не исключаю, что он говорит это, чтобы подсластить какую-то горькую пилюлю.

– Однако, – продолжает он, помедлив, – наблюдая за тобой два этих месяца, я пришел к заключению, что ты не расскажешь суду всего, что знаешь. Кое-что останется твоим секретом. Я не хочу давить на тебя, говорю искренно. К некоторым клиентам полезнее применить метод убеждения. С другими не знаешь, как поступить. Для третьих – лучше не ворошить факты. Уверен, какой бы выбор ты ни сделал, он будет обдуманный и разумный. Но если человек намерен говорить только часть правды, он напоминает трехногое животное, застрявшее в чащобе. Ты не умеешь искусно, правдоподобно лгать, и это может плохо для тебя кончиться.

Повисает долгое молчание.

– Мы должны принять ситуацию такой, какая она есть. Позади у нас неплохой день. Все улики поставлены под сомнение. Мы нанесли обвинению удар, от которого оно может не оправиться. Мой профессиональный совет тебе: не свидетельствуй. Это повышает твои шансы на оправдательный приговор.

Вместе с тем позволь напомнить, что последнее слово – за тобой. Я твой адвокат и готов представить твои показания с полной убежденностью независимо от того, что ты намерен сказать. Само собой разумеется, ты не должен принимать решение немедленно, но над ним пора подумать. Подумать, не упуская из виду сказанное мной.

Через полминуты Сэнди ушел – в безукоризненном фраке, снятом с вешалки, и с завязанным галстуком. Его речь словно отрезвила меня. Такой сердечной близости между нами еще не было.

Я иду по коридору в конференц-зал, чтобы выпить еще один бокал шампанского. В кабинете Кемпа горит свет – Джейми работает. Я захожу к нему, и в глаза бросается плакат, приклеенный к стене над картотекой. На ярко-красном фоне изображен молодой человек в переливающемся блестками пиджаке, с гитарой в руках. Фотограф снял его в тот момент, когда он резко качнулся в сторону, так что волосы у него встали дыбом и голова сделалась похожей на одуванчик. По диагонали плаката протянулась надпись большими белыми буквами: «Галактика». Мало кто узнает в этом плейбое Джейми Кемпа, каким он был десять лет назад.

– Напрасно я втравил тебя в эту историю. Босс разгневался. Ты уж прости.

– Брось, я сам виноват. Садись, – указывает Джейми на стул. – Порядок Стерн любит больше всего на свете.

– И юриспруденцию. Как он их сегодня разделал!

– Ничего подобного я за двенадцать лет не видел. Когда вы заполучили эти материальчики?

– Насчет вскрытия Сэнди в воскресенье вычитал. А данные от гинеколога вчера получил. Знаешь что? Босс считает, что Кумачаи просто дал маху, потому что все через заднее место делает. Получил результаты от химика, а при вскрытии якобы забыл. Я лично в это не верю.

– Нет? Какая же у тебя версия?

– Что все подстроено.

– Я давно об этом подумал.

– А я все время так считал. Тебе известно, чьих рук это дело?

– Если б было известно, то уж кому-кому, а своим бы адвокатам я сказал.