— Старший я, — пробасил Тальпа, вставая в переполненном купе, чтобы пожать жуку лапку. — Мое имя Вальдемар Вурстхаммер, я директор цирка.

— Прекрасно, — ответил жук, делая пометку в крошечном блокнотике. — А в случае вашего отсутствия?

Молеправительница постучала пальцем себе по кепке.

— Тогда обращайтесь ко мне. Кроме того, если у вас возникнут вопросы по технической части, я с радостью помогу. Господин Вурстхаммер у нас потрясающий директор, но починить даже собственный туалет не в состоянии, ха-ха-ха!

— Назовите ваше имя, пожалуйста, — попросил контролер, держа карандаш наготове.

— Офелия Магнолия Бетулария Березко, — выпалила Молеправительница, — но для вас просто Бетти.

Жук усердно все записал (он умел держать карандаш в лапке, что, не имея больших пальцев, совсем непросто), а потом еще раз с сомнением огляделся и заметил, что билетов ему предъявили недостаточно.

— А где ваш билет? — обратился он к Стрелле.

— Я одна из существ, — объяснила она. — У нас только багажные талоны. Вам показать?

— Вы диковинное существо? Что вы тогда делаете на сиденье? Кыш, кыш, слезайте немедленно! — возмутился жук.

Но Стрелла взглянула на контролера своими большими влажными глазами, и он тут же смягчился.

— Ладно, — буркнул он. — Но ногами на кресло не вставать.

Жук собирался сделать еще какое-то замечание, но тут его взгляд упал на Грюндхильду.

— А вам-то такое путешествие вряд ли по силам, — строго сказал он ей. — Куда в таком почтенном возрасте тягаться со странствующими артистами?

— Это моя мать, — громко сказал Тальпа, подходя к Грюндхильде. — Она глухонемая. Абсолютно глухая и немая.

Грюндхильда яростно замахала спицами.

— Вяжет, как я погляжу, — благодушно сказал контролер. — А что это будет? Штанишки для внучка?

— Эм… Да, — быстро ответил Тальпа.

— А кто у вас, мальчик или девочка? — осторожно поинтересовался жук: то, что творила Грюндхильда, идентифицировать было сложно.

— Че… червячок, — выдал Тальпа. — Червячок с двадцатью семью ножками, только все они, к сожалению, левые. Но мы все равно его любим!

— Ну, это самое главное, — смущенно сказал контролер и отправился проверять билеты у других пассажиров.

Полночная вечеринка в последнем вагоне началась за два часа до полуночи. Больше всего на ней было молодых соглядатаев, они весело потягивали лимонад. Привезенные еще из Холодного Ручья фонарики и лампы Грюндхильды были развешаны по стенам и потолку и светили разными цветами.

Придя на вечеринку, Фридрих очень удивился: в этом вагоне не было ни купе, ни кресел, ни настоящих окон. Деревянные ставни были широко распахнуты, но стекол за ними не было.

— Что это за вагон такой? — растеряно поинтересовался он.

— Ну, просто не пассажирский, — бодро ответила Стрелла и сунула ему в руку бутылку лимонада.

Фридрих огляделся. Несмотря на своеобразную атмосферу, всем было весело. Вдоль стен тянулись ящики высотой примерно по колено, на которых были разложены спальные мешки соглядатаев. Гости сидели на голых досках или на спальниках, а мадемуазель Эльза играла одну польку за другой.

— Разве так можно ездить? — растерянно спросил Фридрих.

— Но это же ненадолго, — отозвалась Стрелла. — Не можем же мы в качестве диковинных существ ездить как обычные люди. Мы ведь номера программы, а не пассажиры. Поэтому у меня и не билет, а багажный талон.

— Но… но… вы же тоже… люди! — запинаясь от удивления, сказал Фридрих.

— Да, но путешествуем мы в ином качестве, — ответила Стрелла, помахивая указательным пальцем у Фридриха перед носом. А потом рассмеялась. — Я все равно всегда на потолке сплю; тут уж какой вагон — неважно.

Хоть все диковинные существа и считались багажом, веселиться они умели получше большинства людей с обычными билетами!

На следующий день, когда Фридрих кое-как проснулся на чьем-то чужом спальном мешке (причем его владелец преспокойно спал внутри), соглядатаи как раз угомонились на несколько часов. До него стало потихоньку доходить, что веселье несколько ночей подряд может ужасно выматывать. Во время обеда в вагоне-ресторане у него все еще болела голова, а вот Брумзель, который прошлой ночью на вечеринке не появлялся, выглядел в отличие от него свежим и отдохнувшим.

Фридрих, вяло поковырявшись в тарелке с луковым супом, собрался с духом и задал наконец вопрос, который давно его беспокоил. Как это ни было неприятно, пришлось все-таки заговорить об Офрис.

— Брумзель, как ты думаешь, какой она нам покажется, когда мы ее снова увидим? Ну, ты понимаешь… ее. Теперь, когда мы знаем, что она вовсе не такая, какой казалась.

Брумзель вздохнул и тоже помешал свой суп.

— Покажется ли она нам такой чудесной, как раньше, теперь, когда мы знаем, что это лишь наваждение? Думаю, нет. Вряд ли ее парфюм удержит меня от того, чтобы оторвать ей голову. А чтобы она все еще казалась мне такой сногсшибательной, я даже и представить себе не могу.

— А я боюсь, что снова попаду под влияние, — прошептал Фридрих.

Брумзель нахмурился и помолчал.

— Если такое произойдет, — ответил он, — надеюсь, М… Бетти нам напомнит, как мы ее ненавидим. И тогда я выскажу ее величеству все, что о ней думаю, так что в ушах у нее зазвенит!

Фридрих улыбнулся, но втайне продолжал опасаться. Они молча принялись за еду, луковый суп оказался действительно хорош. Фридрих, кажется, впервые за несколько месяцев ел в заведении что-то не жареное и не сырое. Но скоро настроение у него снова испортилось, потому что откуда-то до его слуха донесся разговор об Офрис.

— …От имени королевы Офрис!

Фридрих прислушался.

— Это колоссальная сумма! — говорящий понизил голос. — Очень крупное мошенничество. Они просто сделали заказ и исчезли, а когда товары доставили в Белоскалье и предъявили счет, оказалось, что эти люди вообще больше на Офрис не работают!

Фридриху история показалась знакомой. Звучала она так, будто говорили про них с Брумзелем. А лучше сказать, практически невероятно, чтобы речь шла о ком-то другом!

Он очень осторожно спрятал лицо в салфетку, делая вид, будто вытирает рот, и, стараясь не привлекать внимания, обернулся.

Фридрих уже был почти готов увидеть за собой одного из толстых шелкопрядов, но в вагоне-ресторане знакомых лиц не было. Землеройку, сидевшего за соседним столиком и оживленно беседовавшего с соседом, постоянно приглаживая дрожащие усики, он никогда прежде не видел. Фридрих переглянулся с Брумзелем, который тоже насторожился и стал прислушиваться.