— Во время морских рейдов мне не раз приходилось сталкиваться со знатными сарацинами. Они удивлялись, почему я согласился служить империи, которая находится на грани гибели, и предлагали переходить со своим отрядом на службу к одному из эмиров или шейхов. Словом, сарацины уверены в развале вашей империи и намерены создавать на ее руинах свою. Понятно, что противостоянием между Византией и сарацинами немедленно воспользуются болгары и другие балканские народы, которые так же кровно заинтересованы в гибели Византии.

— Все вокруг только и говорят, что о гибели моей империи, — вальяжно развел руками василевс. — Кто и когда сумел убедить их в этом?

— Вот мы и попытаемся разочаровать их, — молвил Гаральд.

А тем временем Мария вновь приподняла голову, давая возможность норманну внимательнее рассмотреть ее лицо — смугловатое, с разлетом черных бровей и выразительными, четко очерченными губами. Конечно же, по красоте своей Мария вряд ли могла сравниться со златокудрой Елизаветой. Но русская дева пока еще совсем юная и находится далеко отсюда. А главное, она слишком холодна, чтобы можно было рассчитывать, что когда-нибудь глаза и душа ее станут добрее к нему. Вряд ли он когда-либо окончательно забудет о существовании княжны, но Мария — вот она. Повелительница, конечно, предупреждала о подозрительности монарха, но не могла же «венценосная» племянница его оказаться на этой встрече с императором без ее согласия. Тогда кто же из них испытывает его на прочность: Зоя, император или, может быть, оба сразу, каждый по-своему, исходя из своих интересов?

— Поэтому, — продолжил император, — нам следует увеличить число норманнских наемников еще на тысячу, сформировать два легиона наемников из других стран и народов и все это воинство подчинить вам, конунг Гаральд. Вам же будет подчинена и значительная часть императорского флота. Причем вы должны быть готовы к тому, что придется совершать походы не только в Сирию и Месопотамию, но и в Болгарию, настроенную выйти из-под протекции Константинополя, а также на Сицилию и на юг Италии, которые давно захвачены войсками сарацинского эмира Абдаллаха,[92]уже сейчас присвоившего себе титул амирафля[93], ну и, конечно же, в Египет.

— То есть вы намерены сформировать отдельную наемную армию, которая регулярно совершала бы походы в те края, в которых ущемляются интересы империи? Мне приходилось встречаться со знатными наемниками из Италии. Так вот, они мечтают о том, чтобы византийцы освободили земли Римской империи от сарацинов и прочих варваров, и даже согласны на то, чтобы центром возрожденной империи стал Константинополь, только бы он сумел вновь освятить золотое пламя их стяга.

— Это правда, — подтвердила повелительница. — Римляне все чаще вспоминают сейчас о своей орифламе,[94]возрождение славы которой связывают с мощью Византии. Вернее, связывали до недавнего времени.

Императрица сидела между императором и принцем, в то время как «венценосная» Мария была усажена ею по левую руку от василевса, но как бы чуть в сторонке, чтобы девушка постоянно могла видеть Гаральда, ни к каким уловкам при этом не прибегая.

— Так, может быть, нужно сразу же направлять свои легионы в Сицилию и на юг Апеннинского полуострова? — как бы про себя проговорил император.

— А там, пополнив ряды местными добровольцами, двинуть легионы и местное ополчение на Рим? — озорно улыбнулась Зоя. — Чтобы войти в него триумфатором?

— По твоей милости я превращусь в завоевателя, а то и в разрушителя Рима.

— В триумфатора. Во всяком случае, мне хочется, чтобы ты вошел в историю этого мира в роли победителя Рима.

— Вечно ты провоцируешь меня на какие-то разрушения.

— Ты забыл, из какого я рода, Михаил. Так вот, напомню тебе: я — из рода Македонских.

— Тогда позволь напомнить, что ни по крови, ни по славе к роду Александра Македонского твой род никакого отношения не имеет.

— Кто в этом станет разбираться?

— Не забывайте, что при вашем споре присутствует принц норвежский, — с мягкой чувственной улыбкой напомнила им обоим Мария. — Вы ведь пригласили его не для того, чтобы выяснять свои родословные.

Гаральд впервые услышал голос Марии, который поразил его своей непривычной для огрубевшего уха викинга бархатностью. Впрочем, удивило его в эти минуты не столько звучание голоса, сколько то, с какой покровительственностью в тоне она осмелилась вмешаться в семейную стычку императорской четы. Другое дело, что повелительница повела себя так, словно племянница мужа даже рта не открывала.

— Династия Македонских, мой василевс; династия Македонских, — повторила по складам, — и этим все сказано! И потом, разве речь идет обо мне?

— Понимаю, о династии Македонских, — с какой-то горькой иронией в голосе произнес Михаил.

— О славе императора и величии империи — вот о чем нам следует теперь думать. Даже если тебе и не удастся войти в Вечный город, сам тот факт, что осмелился выступить против него, уже обессмертит твое имя.

— Пока что предпочитаю увековечивать его деяниями во имя Византийской империи.

— А что вы скажете по этому поводу, великий полководец норманнов? — обратилась повелительница к Гаральду.

— Я готов идти в поход туда, куда мне укажет император. Если он решит, что моим воинам следует штурмовать Рим, я поведу их на Рим.

— Вот он, — провозгласила повелительница, — ответ истинного полководца, первого стратега империи!

— Первого стратега? — сурово взглянул на нее император.

— Да, первого стратега, — тряхнула седеющими кудрями императрица.

— А как быть с Зенонием?

— Вручи ему венок из увядшего лавра и отправь на покой. Думаю, он и сам понимает, что слишком зажирел на военной службе и самое время уступить свой пост кому-то из молодых и удачливых. Конунг Гаральд Суровый хоть сейчас готов принять от своего императора жезл первого стратега. Может, тогда мы наконец-то ощутим, что в стране есть армия, есть полководец, есть человек, способный защитить и трон, и земли наши.